Краткий очерк истории реального социализма

                                        ПРЕДИСЛОВИЕ

    Теория и практика марксизма-ленинизма зиждется на оценке взаимовлияния процесса обобществления и классовой борьбы, ведущей, в конечном счете, к снятию частнособственнических пут с процесса обобществления. В этом взаимовлиянии проявляется определяющее, в конечном счете, воздействие экономики на политику, взаимодействие объективных и субъективных факторов истории.

    «… неизбежность превращения капиталистического общества в социалистическое, - пишет В.И. Ленин, - Маркс выводит всецело и исключительно из экономического движения современного общества. Обобществление труда, в тысячах форм идущее вперед все более и более быстро и проявляющееся … особенно наглядно в росте крупного производства, картелей, синдикатов и трестов капиталистов, а равно в гигантском возрастании размеров и мощи финансового капитала, - вот главная материальная основа неизбежного наступления социализма».

   Понятие обобществления издавна используется в политэкономии. В переводе на немецкий, это – Vergesellschaftung, на английский -  socialization/collectivization. Термин означает буквально: (1) процесс объединения отдельных социальных  элементов, включения их в целостную систему; (2) превращение индивидуального в коллективное, общественное. Этого термина мы не встретим ни в Коммунистическом манифесте, ни в «библии» рабочего класса - «Капитале» К. Маркса. Основоположники научного коммунизма пользовались понятиями «кооперация» и «специализация» как начальными  формами  интеграции и разделения труда. Кооперация (сложение) трудовых усилий, дающих экономический эффект больше простой суммы индивидуальных усилий, осуществляется в конкретной, специализированной форме (плотницкий труд, труд каменщика, слесаря, маляра и т.д.).  Посредством обмена осуществляются связи между производством и потреблением произведенных продуктов в обществе и самом производстве.

    Кооперация и разделение труда, движущей силой которых является конкуренция частных производителей, обуславливают друг друга, порождая в историческом развитии капиталистическую мануфактуру, фабрику, государственный и мировой индустриальный комплекс. В процессе этого развития снижается удельный вес стихийности и повышается роль сознательного начала, технологии, науки, плана, регулирования экономики и т. д. Сегодня этот процесс принял форму интеграции (глобализации) на базе международного разделения труда. Он действует с неумолимостью естественного закона.

                                 КРИЗИС  КАПИТАЛИЗМА

    На рубеже ХIХ и большую часть ХХ века наступил период наивысшего обострения противоречий капитализма. Он проявлялся в усилении анархии производства, экономических и финансовых кризисах, безработице, падении жизненного уровня трудящихся, углублении социального неравенства. В США перед Второй мировой войной разгул капиталистической стихии сочли столь опасным, что предпочли использовать механизм так называемых «свободных выборов» для избрания президентом Ф.Д. Рузвельта четыре срока подряд.  Хозяйственная автаркия (автаркия - греч. "нахожусь в достатке", самодостаточность, самоудовлетворенность в экономике, создание замкнутого самодовлеющего хозяйства), существовавшая в капиталистическом мире, жестокая конкуренция между США, колониальными империями Великобритании и Франции, Германии и Японии стали непреодолимыми препятствиями интеграционным процессам на Западе. Кризис проявился  особенно остро в двух мировых войнах и «Великой депрессии» между ними.  В эту «эпоху войн и революций»   вместо кооперации широко используется понятие обобществления для обозначения закономерного процесса вытеснения частнособственнических отношений из общественного производства,  процесса накопления социалистических предпосылок в условиях капитализма и переходного периода между капитализмом и социализмом.

    С формальной стороны конкуренция рождает монополию. Каждый участник конкурентной борьбы заинтересован для самосохранения в наращивании производственной или финансовой базы, а также устранении конкурентов. Без вмешательства капиталистического государства, чисто эволюционным путем,  родилась бы государственная монополия в интересах народа, что, по мнению Ленина, и является социализмом «в известном смысле». Но капиталистическое государство использует резервы выживания. Они состоят в наращивании государственного долга, в воздействии на процесс обобществления мерами по демонополизации производства, попеременного использования приватизации и национализации, развития конкуренции в ограниченных пределах, поощрения малого и среднего бизнеса, экспорта производства и капитала. Тем не менее, в определенный период этих мер оказалось недостаточно. В условиях острого кризиса первой половины ХХ-го столетия капитализм дал мощную трещину в своем слабом звене – в царской России, не выдержавшей самого серьезного своего испытания – мировой империалистической войны 1914 года.

                                          ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД

    Вслед за этим величайшим потрясением социалистическое движение вступило в переходный период от капитализма к социализму. Это уже не полновластный капитализм, но еще не социализм. Не капитализм потому, что власть в этот период не может быть, по Марксу, иной, кроме как диктатурой пролетариата. Не социализм потому, что пролетарская власть не способна  подменить собой экономику, оставшуюся  по сути капиталистической, да еще обремененной патриархальными пережитками. Требуется время для преобразования экономической основы переходного общества – частной собственности на средства производства, для преодоления сопротивления этому преобразованию со стороны внешних и внутренних эксплуататорских сил, частнособственнических инстинктов. «Переход от капитализма к социализму, - предупреждает В. И. Ленин, - есть целая историческая эпоха. Пока она не закончилась, у эксплуататоров неизбежно остаётся надежда на реставрацию, а эта надежда превращается в попытки реставрации».

     Как и капитализм, социализм вошел в переходный период в результате революционной смены власти. Как и капитализм, он проходил стадии закрепления в отдельно взятой стране и расширения в международном масштабе. То же касается попыток реставрации.  И все же капитализм утверждался в мире при более благоприятном соотношении сил. Он победил впервые не в «слабом звене». Вызревший эволюционно под сенью протестантизма торговый и промышленный капитал занимал господствующие позиции в экономике Голландии и Англии. Ему не хватало только политической власти. В Голландии  он приобрел ее, сокрушив испанское владычество, в Англии – абсолютизм  Карла I.  Оплот феодализма того времени – могущественная Испания была вовлечена в войны с турками, французами, англичанами и голландцами. Англия уже имела в своем активе разгром испанской «Непобедимой армады». Классовый конфликт этого периода – это не конфликт между богатством и бедностью, но между знатностью и богатством. Богатство немногих рождается за счет бедности многих. Это закон всех эксплуататорских обществ, включая капитализм. Богатые, в целом, равнодушны к справедливости. Социальное государство, которое капитализм начинает строить в зените могущества за счет эксплуатации природных ресурсов населения планеты, не входящего в «золотой миллиард», социализм строит с самого установления власти трудящихся, несмотря на крайне ограниченную материально-техническую базу.

    Возрастание мощи капитализма начинается с первоначального капиталистического накопления,  классическим примером которого является «пожирание овцами людей» в Англии. Однако самым эффективным инструментом этого периода стал колониальный разбой. Именно его имел в виду К. Маркс, когда выдвинул тезис о насилии как повивальной бабке истории, когда показал в «Капитале», что колониальное насилие способствовало решающим образом капиталистической индустриализации.   Наши приватизаторы объявили периодом «первоначального накопления» расхищение общенародной собственности после развала СССР, а их доморощенный теоретик Е. Гайдар даже организовал после своего устранения от власти Институт переходного периода. Но разве бывает «переходный период» от будущего к настоящему и даже прошлому? Конечно, не бывает. Российские нувориши получили могучую экономику в готовом виде. Их единственная заслуга состоит в присвоении доходов от нее и проматывании советского наследия за рубежом.

    У социализма не было шансов эволюционного развития. Он победил именно в «звене», сильно ослабевшем в результате Первой империалистической войны. Что представлял себя экономический базис первых послереволюционных лет? Каковы были производительные силы и производственные отношения? Большевики оценивали их реально. Еще до революции В.И. Ленин отмечал сложившееся в экономике царской России противоречие между самой передовой организацией промышленности, хотя еще носящей анклавный характер, и отсталым сельским хозяйством, в целом опирающимся на соху, несмотря на наличие отдельных передовых хозяйств помещиков и экспорт зерна, который производился в ущерб внутренним стандартам потребления. Всю экономику царской России вождь революции относил к уровню среднеразвитых стран. Когда Н.И. Бухарин попытался объяснить победу Октябрьской революции всеобщей отсталостью России, Ленин его поправил, сказав, что без достижения среднего уровня экономического развития «у нас ничего бы не вышло».

    Подчеркивание вождем революции уровня развития, конечно, не случайно. Ведь самым важным социальным последствием обобществления явился рост численности рабочего класса – могильщика капитализма. Концентрация производства способствовала его организации в профсоюзы, политические партии, в т. ч. в партию большевиков. Потому их особым вниманием пользовались крупные предприятия: заводы, фабрики, шахты и т. д. Здесь находилось особо благодатное поле для революционной пропаганды. После прихода большевиков к власти эти предприятия  составили основу социалистического сектора экономики, которая все же отставала по  уровню развития производительных сил и производственных отношений от Запада и, к тому же, находилась в состоянии послевоенной разрухи. Это было действительное разорение, и отнюдь не «разруха в голове», от которой можно было избавиться, взяв в руки веник. Новые правители России встали перед проблемами социалистического строительства невиданной сложности.

              НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА (НЭП)

    История реального социализма начинается с победы Великой Октябрьской социалистической революции. Экономическая история - с политики «военного коммунизма» - продразверстки в деревне, национализации мелких и крупных предприятий в городе. Разумеется, в рамки марксистской теории укладывается национализация, продразверстка же была вынужденной мерой, не относящейся к социалистической специфике и применявшейся в условиях военного времени еще временным правительством. Тем не менее, продразверстка, как наиболее примитивный способ обеспечения государственных потребностей за счет интересов крестьянского населения, сохраняла свою инерцию и продолжалась после разгрома белогвардейщины и прекращения интервенции извне. Вооруженные крестьянские восстания против Советской власти (мятежи в Тамбовской губернии и Кронштадте) заставили большевиков отказаться от продразверстки и заменить ее продналогом в рамках Новой экономической политики (НЭП).

     К одной такой замене НЭП, конечно, не сводился. Эта политика представляла собой целый комплекс мер, средств и методов, радикально изменивший политику государства и саму марксистскую теорию. Новизна заключалась в том, что в базисе допускалось сосуществование капиталистического и социалистического способов хозяйствования  «всерьез и надолго». Именно в это время у В.И. Ленина рождаются идеи о многоукладности экономики, равноправии общественной (государственной) и частной собственности, классовом равенстве, о политике мирного сосуществования капитализма и социализма и т.д. Целью НЭПа было наладить торговый и экономический обмен между городом и деревней, обеспечить надежное функционирование единого народно-хозяйственного комплекса, вырваться из экономической изоляции на международной арене. Введение НЭПа освобождало социализм от упреков в уравниловке, позволяло поставить планирование на более реалистичную основу. В НЭПе большевики, по словам Ленина, «нашли ту степень соединения частного интереса, частного торгового интереса, проверки и контроля его государством, степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов».

    НЭП явился результатом переосмысления самого процесса обобществления.  До революции большевики разделяли общую марксистскую точку зрения на обобществление как стихийное количественное накопление социалистических предпосылок в недрах капитализма, которое после победы социалистической революции приобретает сознательный планомерный характер. Тогда, и некоторое время после Октября, особой популярностью пользовалась идея «мировой революции». Но революция свершилась в одной, отдельно взятой средне-развитой стране с многочисленными феодально-патриархальными пережитками, хотя и занимающей одну шестую часть суши. Подъем же революционного движения на Западе под влиянием Октябрьской  революции быстро пошел на убыль. Правда, резервом революции оставалась Азия, особенно, Китай и Индия. Но ведь это были самые бедные и отсталые страны. Маркс предупреждал, что успех социалистического строительства возможен лишь при условии победы социалистической революции в ряде самых передовых капиталистических стран, если не во всех сразу. Иначе, по его убеждению, отдельное социалистическое государство станет жертвой суеверия обстоятельств.

    Кроме того, согласно марксистским воззрениям, человечество для перехода к самой передовой формации - социализму – должно было пройти дисциплинирующую трудовую школу капитализма. Маркс предостерегал против поспешного расставания с капитализмом. Он приводил в пример крах бабувистов, не понявших историческое значение частной собственности и «не доросших» до нее. Маркс указывал также на то, что в ходе истории интерес всегда посрамлял идею. И, разумеется, перескакивание через исторические эпохи было бы возможно лишь в условиях победы социалистических революций в передовых капиталистических странах. Этим положением марксизма руководствуются социал-демократы Запада.

    Чем отличался НЭП от теории и практики западной социал-демократии? Тем, что социалистический (коммунистический) характер власти, только и способный защитить и преумножить социалистические завоевания, не приносился в жертву буржуазному плюрализму, способному перечеркнуть результаты социалистического хозяйствования в пользу корыстных интересов частного капитала в случае победы на так называемых «свободных» выборах его ставленников. Особенностью социалистической надстройки при советском НЭПе явилась однопартийность. Острота классовой борьбы не позволила существовать в недрах советского строя буржуазным политическим партиям, выражающим интересы представителей частного сектора экономики. Призрачность «свободы слова и печати» при капитализме большевики хорошо усвоили, когда буржуазное Временное правительство  еще до победы Великого Октября разгромило редакции большевистских газет и организовало травлю В. И. Ленина, как якобы «немецкого шпиона». В результате в СССР отсутствовали политические структуры, подобные тем, что существовали в социалистических странах народной демократии и взаимодействовали с правящими компартиями на принципах консультаций и сотрудничества.

    Почему именно компартия может и должна быть правящей партией даже в условиях  многопартийности? Потому что буржуазные партии выражают интересы отдельных групп капиталистов, следовательно, частные интересы. Главное же то, что только компартия как руководящая сила, или, по советской терминологии, «ядро политической системы», способна обеспечить отделение политической власти от собственности, ограничить разрушительное воздействие капиталистической стихии на экономическое развитие, сохраняя позитивную роль конкуренции и соревнования, предупредить обострение проблемы преемственности поколений из-за классовых различий. Неспособность, а может, и нежелание Горбачева и Ко понять это явилась главной причиной крушения СССР. Как пишет выдающийся советский теоретик Ильенков Э. В, «марксистский коммунизм в XX веке оказывается единственной рационально обоснованной доктриной, могущей предложить людям земной идеал их коллективно осуществляемой самодеятельности. Поэтому марксизму ныне противостоит не "другая" теоретическая доктрина, а отсутствие доктрины».

    Понятно,  что НЭП рассматривался в партии как временное отступление труда перед капиталом. На этой почве развивалась борьба за власть. Ее участники поделились на тех, которые рассматривали новую политику именно как кратковременное отступление, и тех, которые воспринимали ее «всерьез и надолго». В основе этого деления лежали различные внутрипартийные, классовые, социально-экономические интересы. Остроту борьбе придавало мощное давление на партийные верхи безземельных крестьянских масс и опасения за способность партии сохранить власть в крестьянской стране в условиях «осажденной крепости».

    После разгрома и конфискаций помещичьих хозяйств в ходе революции происходил передел собственности. Этому способствовал Декрет о земле, который большевистская власть была вынуждена издать в эсеровском варианте в силу сотрудничества с левыми эскерами и требований крестьян, составлявших 80 процентов населения страны. Возрастала экономическая роль кулацких хозяйств, множились середняцкие хозяйства и количество бедняков. Нынешние «исследователи», типа Н.К. Сванидзе, пытаются свести экономические проблемы деревни периода НЭПа к противоречию между «умными», трудолюбивыми крестьянами (кулаками) и бездельниками, пьяницами, составлявшими подавляющее большинство сельского населения. Такая трактовка, несомненно, устраивает господ Абрамовича, Прохорова и прочих олигархов, ибо позволяет оценивать ум количеством накопленных дензнаков и состояния. В этом случае бедствующий академик РАН уступит им интеллектом в миллионы, а то и в миллиарды раз. Нельзя сказать, однако, что большевики недооценивали ум и предприимчивость крестьянства. Сама политика НЭПа была направлена на поощрение этих качеств.

    Ум кулака нельзя сводить, конечно, к одному трудолюбию и организаторским способностям. Он использовал наемный труд тех же «бездельников и пьяниц». И на этом наживался. Советская власть и на это закрыла бы глаза в условиях становления народного хозяйства, если бы кулак использовал передовые методы хозяйствования, закупал сельскохозяйственную технику у государства. Аграрный характер страны предполагал неисчерпаемый рынок для тракторных и прочих заводов по производству сельскохозяйственной техники, торгового и экономического обмена между городом и деревней в целом. Но вот беда, кулаки стремились сохранить натуральный характер хозяйства (В. Кожинов «Правда сталинских репрессий»). Их устраивала зажиточная жизнь на основе привлечения к пахоте сохой и прочим работам с примитивными орудиями труда миллионов безработных. В конечном счете, такое положение приводило к кризисам хлебозаготовок и подрывало веру значительной части членов правящей партии в НЭП. Естественно, эту веру не укрепляли экономические потрясения капитализма того времени и опыт торговли с передовыми западными странами. Ведь даже тогда, когда импортировались простые косы, производители на Западе умудрялись сбывать нашей стране изделия, где прочную сталь подменяли обычной жестью, гнувшуюся и ломавшуюся при первом же покосе.

    Все эти обстоятельства, вместе взятые, и погубили НЭП на данном этапе развития СССР. Но они не отменили его значения как важного прорыва марксистско-ленинской теории, как наиболее эффективной политики в условиях исторически определенного преобладания в мире капиталистической экономики, как вектора исторических перемен.

                                               ПОСЛЕ  НЭПА

    Сводить свертывание НЭПа и переход к коллективизации (Великий перелом) к одним лишь субъективным факторам - ошибочно. Условий для эволюционного развития экономики СССР не было. Угрозы военного порабощения, экономического и политического коллапса страны в результате острой борьбы за власть не были «бумажными тиграми». Пробежать за 10 лет временной разрыв в отставании от индустриально развитого Запада, равный 100 годам не было простой прихотью И.В. Сталина и его сторонников. Это был императив времени. Нашим доморощенным либералам следовало бы обосновать возможность проведения иного курса  развития страны или хотя бы продолжения НЭПа, вместо «праведного» гнева против «мобилизационной экономики» и репрессий. Куда там! Они даже сейчас проедают советское наследие и демонстрируют свою беспомощность, когда имеются идеальные условия для капиталистического развития.

    Проще всего, конечно, заявить, что следовало бы отказаться от социалистического эксперимента и вернуть страну в так называемое «мировое сообщество», под которым либералы подразумевают нынешние ведущие капиталистические страны. Сейчас рядом с таким сообществом параллельно существует другое «мировое сообщество» - страны БРИК, где Россия чувствует себя экономически уютней по сравнению с западным сообществом. В начале же 30-х годов никаких «мировых сообществ» вовсе не существовало. Господствовала хозяйственная автаркия. Очевидно, что Германии и Японии, опиравшимся на капиталистические принципы хозяйствования, было бы легче прийти к согласию со США, Британской и Французской империями, чем СССР. Но они добивались экономической и политической гегемонии силой. Потому что капиталистический мир того времени был связан пуповиной с колониализмом, который обеспечил индустриализацию капитализма и выглядел верным средством расширения «жизненного пространства» и компенсации нехватки природных ресурсов.

    Не случайно, автаркия воспринималась рядом марксистов, в т.ч. Троцким, как тупик в развитии капитализма, из которого не было выхода. В таких условиях меры по преодолению натурального и мелкотоварного хозяйства, отказ от НЭПа ускорили переход от очаговой индустриализации дореволюционной России к мощному советскому индустриальному комплексу, надежно обеспечившему обороноспособность страны, двинувшему вперед техническое перевооружение различных отраслей экономики, в первую очередь сельского хозяйства. Происходило действительное выравнивание уровней экономического развития СССР и индустриального Запада. После коллективизации в стране было покончено с голодом, который был неизбежным спутником царской России и СССР после гражданской войны и в период коллективизации. В ноябре 1934 г. пленум ЦК ВКП(б) принял решение отменить с 1935 г. карточки на хлеб и ликвидировать политотделы МТС — чрезвычайные органы управления, созданные в 1933 г. для «наведения порядка» в деревнях, не желавших переходить на коллективные методы хозяйствования.

    Цена Великого перелома была высока. Он сопровождался «голодомором», ожесточенным противоборством политических элит, репрессиями. Всего в 1918—1953 гг., по данным анализа статистики областных управлений КГБ СССР, проведённого в 1988 г., органами ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ были арестованы 4 308 487 человек, из них 835 194 расстреляны. Однако эта цена несопоставима с жертвами, которыми принес человечеству, в частности, народам СССР, за первую половину ХХ-го века капитализм. Ему для выхода из кризиса потребовалось развязать две мировые войны, угробившие 100 миллионов человек, и обречь  на голодную смерть в годы Великой депрессии миллионы людей в странах «развитой» демократии и, особенно в колониях.

    Любители спекулировать на тему «сталинских репрессий» обычно преподносят их как неизбежное следствие системы, которая развалилась, как только умер Сталин. Но, во-первых, развал произошел почти через сорок лет. Во-вторых, зверское подавление Парижской Коммуны французской буржуазией, развязанная контрреволюцией гражданская война в России, разгром социалистического эксперимента в Чили, начатого после победы социалистов в ходе «свободных» буржуазных выборов, расстрел Ельциным парламента при молчаливом одобрении западной элиты и пр. – показали, что буржуазия  не знает моральных и правовых ограничений в классовой мести, когда поставлено на карту ее безраздельное господство. В-третьих, коммунистическая теория и практика - универсальны. Их провал или неудача в одной стране, вовсе не исключает успеха в других странах при более благоприятных условиях и более целесообразном применении.

    Разумеется, это служит слабым утешением жертвам необоснованных репрессий. Но возникает также вопрос: какие жертвы следует считать необоснованными?  Это вопрос чисто правовой. Право на жизнь священно для любого социального строя. Необеспеченность этого права в эпоху «войн и революций» тоже очевидный факт. В это время неизбежны жертвы военного и классового противостояния. Обвинения в пренебрежении человеческой жизнью и эксцессах могут быть предъявлены обеим сторонам противостояния с той только оговоркой, что, если применять принцип справедливости к насилию, то эксплуатируемые классы имеют на него большее право, чем эксплуататоры. Ибо эксплуататорская система несправедлива по своей сути и враждебна трудящимся.

     Другое дело, что классовая борьба продолжалась и после победы большевиков в открытом вооруженном противостоянии с контрреволюцией. Она осложнялась борьбой за власть. То, насколько эта борьба противоречила интересам борьбы за социализм, и должно служить  критерием определения необоснованности репрессий в чрезвычайную эпоху созидания нового общества. Таким критерием руководствовалась КПСС, осуждая культ личности Сталина и необоснованные репрессии. При этом классовая борьба, естественно, не являлась для партии ни самоцелью, ни благом, ни оправданием, ибо только она вела курс на строительство бесклассового общества. К сожалению, это осуждение Н.С. Хрущев сделал инструментом политических спекуляций, нанесших вред социалистическому строительству в стране и за ее пределами.

    Силы реставрации, узурпировавшие власть в России после перестройки, придали вопросу о необоснованности репрессий универсальный характер. Отталкиваясь от осуждения КПСС сталинских репрессий, они вменяют коммунистам вину решительные меры по защите революции в гражданскую войну и период социалистического строительства. Они льют крокодиловы слезы по судьбе «кровавого» Николая II, по попам, словом и делом выступавшим против Советской власти, белогвардейцам, басмачам,  бандеровцам, прибалтийским лесным братьям и пособникам нацистов, польским жандармам и карателям. Зато подвергаются поношению основатель и строитель современного социалистического государства – Ленин и Сталин, «рыцарь без страха и упрека» Ф. Дзержинский, видные деятели борьбы за социализм в бывших союзных республиках, латышские стрелки, воины армии людовой и т.д. И неважно, что после совершения реваншистами своего главного преступления – разрушения СССР, между ними обозначились разногласия по поводу необоснованности репрессий в отношении контрреволюционных сил.

    Такая неразборчивость преподносится врагами социализма как свидетельство их приверженности цивилизованным правовым нормам. Но беда в том, что буржуазия, приватизируя народное достояние, приватизирует также и право. Конечно, она отрицает, что ее право носит классово ограниченный характер, обслуживает интересы эксплуататорских классов. Между тем право, отмечает Маркс, не может быть выше социального строя. Принципы типа «равенства всех перед законом» и «fiat justicia, pereat mundus» (да свершится правосудие, пусть даже погибнет мир), осуществляются в буржуазном мире лишь на словах, на деле они маскируют классово обусловленную политику. Так, «равенство всех перед законом» прикрывает социальное неравенство, а «fiat justicia, pereat mundus» продажность буржуазного суда. Британская баронесса Тэтчер во время своего правления, несомненно, была честнее многих буржуазных правоведов, когда заявляла, что право на равенство, предполагает также право на неравенство. Может за эту искренность она и заслужила свой дворянский титул.

    Ныне на территории России действует реставрационное право – право буржуазной реставрации, право мести борцам за социализм. Такое право восторжествовало после отмены основополагающей статьи Конституции СССР, определяющей КПСС как ведущую силу общества, ядро политической системы. Это главная причина краха перестройки и крушения социалистического государства. Оборотни прежнего режима и нувориши получили карт-бланш на полную реставрацию эксплуататорских порядков. Правда, сейчас, когда трудящимся стало ясно, что капитализм не сахар, реставраторы стали  рядиться в тогу неких романтиков, которые обманулись в ожидании  свободы, рожденной  после перестройки. Но если тогда и существовала свобода, то она заключалась в разнузданной клевете на социализм и обосновании курса на следование в фарватере так называемого «цивилизованного» Запада, этого логова «зверья во фраках». В то же время приверженцы социализма загонялись в маргинальное состояние. Такая свобода принесла трудящимся порабощение и нищету.

      ОБОБЩЕСТВЛЕНИЕ ДО И ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

    Вернемся, однако, к сталинской эпохе. После Второй мировой войны социализм упрочил свои позиции  на мировой арене, особенно, после того как в итоге войны образовался социалистический лагерь из ряда восточноевропейских и азиатских государств, а также Кубы. Особое значение имело то, что на путь социалистического строительства встала самая многолюдная страна планеты - Китай. Процесс обобществления на социалистической основе вырвался за пределы отдельно взятой страны. Но и на Западе этот процесс выходил из тупика. Разумеется, такая перемена была связана не только с «осознанием» лидерами капиталистического мира ошибок прошлого или «гениальными» рецептами экономического развития, выданными Кейнсом, Рузвельтом, Эрхардтом и т. д., но, главным образом, она стала результатом действия более мощных политических и военных факторов. Поражение в войне гитлеровской Германии сделало США системообразующим центром капиталистического мира. План Маршалла и Бреттон-Вудское соглашение подчинили западноевропейские страны и Японию в экономическом и финансовом отношении Соединенным Штатам. На службу капитализму была поставлена совокупная мощь развитых государств Запада и транснационального капитала.  Период хозяйственной автаркии капитализма завершился.

          Но каким образом Запад опередил в уровне обобществления СССР, где, казалось бы, с этого процесса были сняты путы частнособственнических отношений?  Дело в том, что высокий уровень обобществления определяет не столько национализация, сколько ресурсы, производственная культура, на выработку которой влияют экономические, исторические и геополитические факторы. Национализация сокращает сроки становления мощного социалистического индустриального комплекса. Однако и этот комплекс является анклавом в мировом хозяйстве, которое регулируется в интересах крупнейших капиталистических корпораций и банков и мешает социализму выявить свою общественную природу, проявить свои преимущества в полном масштабе.  Надо полагать, что если бы анклавом было не социалистическое, а капиталистическое хозяйство, то оно имело бы еще меньше шансов на выживание, а, может, не имело бы их вовсе.

   В результате крушения колониальных империй  Великобритании и Франции, образования международного треста ведущих капиталистических держав при военно-политической гегемонии США, возросшей мощи транснационального капитала уровень обобществления капиталистической экономики значительно опередил уровень обобществления советского хозяйства.  Поскольку в капиталистическом обществе царит фетишизм частной собственности, рывок Запада из тупика к новому уровню обобществления воспринимается обыденным сознанием как обретение капитализмом, частным предпринимательством и рыночным хозяйством «второго дыхания». В то же время основа социально-экономического прогресса – реальное обобществление продолжает связываться с косностью, застоем и прочими характеристиками, навязываемыми буржуазной пропагандой.

     Однако способен ли социализм преодолеть отставание от капитализма в процессе обобществления и даже опередить его? Для ответа на этот вопрос необходимо разобраться в том, как соотносятся друг с другом переходный период от капитализма к  социализму с первой фазой последнего. О том, что социализм в СССР уже построен, Сталин объявил еще в декабре 1936 года, когда страна значительно продвинулась в сферах индустриализации, коллективизации, образования и культуры, хотя и высокой ценой. Между тем диктатура пролетариата сохранялась до самой смерти Сталина. Он сам  разделял внутренний и внешний аспект строительства социализма. И если внутри страны диктатура пролетариата смогла сломить сопротивление преобразованиям на социалистических началах, то на международной арене она была бессильна сделать это.  Следовательно, если с точки зрения внутренних условий переходный период от капитализма к социализму можно было объявить завершенным, то в международном аспекте он оставался на начальном этапе, даже после образования социалистической системы, которая серьезно отставала от системы капитализма в обеспечении экономических условий для роста производительности труда.

    Это было решающим условием сохранения в СССР государства диктатуры пролетариата при господствовавшем представлении о полной победе социализма. Необходимость поддержания военной мощи для защиты социалистических завоеваний, капиталистические санкции, изолирующие страны социализма от международной системы разделения труда, обуславливали упор на отрасли промышленности группы А, отставание развития отраслей группы Б, планирование в интересах «производства ради производства», низкий жизненный  уровень значительной части населения. Этому уровню соответствовали ограничения в политических правах и свободах. Короче говоря, СССР стал жертвой суеверия обстоятельств, которое предсказывал Маркс для изолированного социализма.

           ПОИСКИ ВЫХОДА ИЗ КРИЗИСА ОБОБЩЕСТВЛЕНИЯ

    Смерть И. В. Сталина определила рубеж, с которого начались поиски выхода из создавшегося положения. Разоблачение Н. С. Хрущевым «культа личности», устранение ограничений для миграции крестьянского населения в города, освоение целины, курс на ускоренное решение жилищной и продовольственной проблем,  процесс реализации космической программы, провозглашение программы построения коммунистического общества в 20-летний срок, расширение международных контактов  и т. д, способствовали росту в стране потребительских и либеральных настроений. Важным шагом навстречу этим настроениям стало объявление о замене государства диктатуры пролетариата общенародным государством. Однако функции нового государства плохо представляли себе как его представители, так и их критики. Усматривая причину «культа личности» и отставания СССР в стандартах потребления от Запада, в чрезмерной централизации, Хрущев принялся дробить партию и государственный аппарат. Он создал промышленные и сельскохозяйственные органы партии, заменил министерства совнархозами и т.п.

    Наблюдая метания Хрущева, в Пекине сделали вывод о стремлении нового советского лидера  подорвать власть диктатуры пролетариата и ввести в СССР через «черный ход» капитализм. «Ликвидация диктатуры пролетариата, но сохранение общенародного государства» — вот формула хрущёвской ревизионистской клики, - пишет китайская газета «Жэньминь жибао» в статье от 14.07. 1964 г. - Эта формула раскрывает её сокровенную мысль: решительно выступать против диктатуры пролетариата, но ни в коем случае не отказываться от государственной власти. Хрущёвская ревизионистская клика прекрасно понимает, как важно держать в своих руках государственную власть. Государственная машина нужна этой клике для угнетения трудового народа и подавления марксистов-ленинцев Советского Союза. Эта машина нужна ей для того, чтобы проложить путь к реставрации капитализма в Советском Союзе». Газета приводит длинный ряд примеров, свидетельствующих об активности в советской экономике незаконного частного предпринимательства, работающего на «черный рынок». Правда, «Жэньминь жибао» замалчивает факты иного рода: суровые, и порой жестокие меры Хрущева в отношении нарушителей принципов социалистического хозяйствования. Не упоминает газета и меры Хрущева по упразднению подсобного хозяйства крестьян, как рецидив профанированного восприятия марксизма-ленинизма и т. д.

    В противоречивости политики Хрущева отражалась еще не осознанная потребность в реставрации НЭПа, а не капитализма. НЭП все настойчивей стучался в двери и окна. Партийный лидер сохранял достаточно ума для понимания того, что руководящая роль партии является решающим условием экономических преобразований без утраты социалистических завоеваний. В то же время он не мог не замечать быстрого экономического роста развитых капиталистических стран, вырвавшихся из эпохи хозяйственной автаркии, начала японского и западногерманского «чуда». Он видел также, что Координационный комитет по экспортному контролю стран НАТО (КОКОМ), созданный еще в 1949 году, осуществлял жесткий  экспортный  контроль над товарами и технологиями, запрещаемыми к ввозу в СССР и другие социалистические страны. В этих условиях у Хрущева не было четкого представления о векторе экономических перемен.

    Вектор обозначили «косыгинские реформы», проводившиеся после отстранения Хрущева от власти за «волюнтаризм» и утверждения во главе руководства партии  Л. И. Брежнева. Реформы имели целью обеспечить экономическую самостоятельность социалистических предприятий, дать им свободу маневра. На Западе их оценивали как отход советского руководства от социалистических принципов хозяйствования, тем не менее, не ослабляли политики экономических санкций КОКОМА. Несмотря на это, по оценке академика Аганбегяна, реформы дали «тройной эффект» в плане экономической эффективности. Была активизирована концессионная политика: привлечен западный капитал для строительства автозаводов в Тольятти и Набережных Челнах. В целях удовлетворения возросших при Хрущеве стандартов потребления расширился импорт товаров народного потребления из восточноевропейских стран социализма и Запада. Обеспечение потребностей населения в продуктах питания преследовала Продовольственная программа и создание агропромышленных комплексов. Средства для этого черпались, большей частью, за счет экспорта за рубеж нефтяных и газовых ресурсов, для чего была создана соответствующая инфраструктура. В этот период появилось понятие социалистическое предпринимательство, предполагавшее самостоятельность решений в интересах народа и государства.

        ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ КАК ВЫЗОВ ПАРТИЙНОЙ ВЛАСТИ

    Более сложная экономическая обстановка требовала гибкого партийного руководства. Эпоха потребления поставила перед страной новые вызовы, ответы на которые могли дать динамизм, новаторство и предприимчивость партийного руководства. Однако партия сохраняла все характерные черты организации, соответствовавшей чрезвычайной эпохе.  Из-за отсутствия в ней механизма преемственности в стране нарастал кризис управления. Отсутствие преемственности обуславливало деградацию кадровой политики, которая ориентировалась не столько на профессиональные способности людей, сколько на лояльность пожизненному лидеру и консервацию режима. Смерть лидеров устанавливала  разграничения этапов партийной политики, утрачивающей преемственность поколений, воздвигавшей барьеры между опытом и новаторством. Период 1982-85 г. г., когда в результате естественной смерти выбыли три партийных лидера,  не случайно заслужил название периода «геронтократии».

    В условиях экономического преобладания капитализма особую роль приобретает творческая активность социалистической политической надстройки над базисом. Режим «геронтократии» обрек страну, однако, на политический застой. Он обуславливал и экономический застой. Это, особенно, дало о себе знать после смерти А. Н. Косыгина. Конкретные практические меры по социалистической модернизации уступили место теоретизированию вокруг степени развитости социализма в СССР и таким триумфальным акциям как принятие конституции развитого социализма и Олимпиала-80. Утвердившийся на короткий срок у кормила власти Ю.В. Андропов вновь обратился было к  социально-экономическим преобразованиям. Однако они свелись к мерам по укреплению дисциплины среди работников партаппарата и на рабочих местах, разоблачению коррупции в близком окружении правящей верхушки. Впрочем, все это могло служить показателем творческого паралича власти, ее неспособности круто повернуть к НЭПу в новых условиях.

    Данная проблема выглядит как начало крушения некоей «экономической модели», предопределяющей гибель политического режима. Но эта модель ориентирована на социализм и стоит в ряду других моделей, переживающих переходный период от капитализма к социализму в глобальном измерении или период становления социалистической формации. Все они боролись за выживание, потому что представляли собой инородные тела в экономически развитом мире, где преобладали капиталистические отношения. Между моделями существовало экономическое сотрудничество, но оно подпитывалось за счет ресурсов СССР, который сильно отставал по уровню обобществления от США и Запада. Сами модели находились на различных уровнях экономического развития – от самой отсталой, скотоводческой Монголии до ГДР, входившей в десятку индустриально развитых стран Европы.

    Если мир капитализма преодолел автаркию и стремился к интеграции, то мир социализма устремлялся к автаркии.           И понятно, почему. Ограниченные возможности СССР, естественно, порождали среди отдельных «социалистических стран» тенденцию опереться в экономическом развитии на капиталистический Запад. При этом такие страны расплачивались за режим благоприятствования со стороны капитализма подчеркиванием политических расхождений с СССР. Разумеется, США и их союзникам по НАТО этого было мало. Они добивались трансформации политических режимов в данных странах в нужном направлении. Например, посол США в Белграде, настаивая в телеграмме в Вашингтон на ужесточении политики в отношении  Югославии, писал, что Тито усматривает в Америке дойную корову: одно вымя, и никаких рогов. Стремление «сосать двух маток» лежало в основе идеологии, провозглашающей ответственность за строительство социализма только перед своим народом и отрицавшей интернациональный долг. В этот период Великий Китай прошел в целях расширения экономических отношений с капитализмом от «пинг-понговой дипломатии» до прямых вооруженных столкновений с СССР. Впрочем, в расколе социалистического лагеря играли роль и геополитические факторы. Зажатая между двумя социалистическими гигантами Северная Корея сделала ставку на идеологию «чучхе».

     Как бы то ни было, эпоха поставила все соцстраны перед необходимостью включиться в международное разделение труда, которое определял капитализм, не теряя ориентации на социализм. Не всем странам было под силу сохранить социалистический характер власти. Здесь большую роль играли экономический потенциал, национальный состав населения, геополитические факторы. Забегая вперед, скажем, что это удалось Китаю, Вьетнаму, Северной Корее, Кубе. Среди неудачников оказались СССР и тесно связанные с ним Монголия, восточноевропейские социалистические страны, а также  независимые Югославия и Албания, которые, хотя и нередко конфликтовали с СССР, все же были обязаны своим социалистическим суверенитетом существованию советского оплота реального социализма. СССР прикрыл собой от «тлетворного влияния» Запада и становление Китая в качестве социалистической державы. Точно так же, как Древняя Русь прикрыла Европу от монгольского нашествия. Под советским прикрытием Китай вырос в независимый самостоятельный центр социалистического творчества.

                                    ПЕРЕМЕНЫ В КИТАЕ

    9.09.76 г. в Китае скончался Мао Цзэдун. Вслед за его смертью в стране начались процессы, похожие на те, что происходили в СССР после смерти Сталина, но приведшие, в конечном счете, к противоположным результатам. Китайскому руководству удалось то, что не смогли сделать советские руководители – вывести страну на новый уровень реального обобществления посредством включения в международное разделение труда. Какие факторы способствовали этому? Во-первых, фактор преемственности. После смерти Мао на верховную власть претендовали его супруга Цзян Цин, возглавлявшая так называемую «банду четырех», которая включала трех ее сподвижников по «культурной революции»,  и представитель «умеренных левых» Хуа Гофэн. Претензии Цзян Цин основывались на праве «родства». Хуа располагал запиской, в которой Мао чуть ли не на смертном одре выразил мнение, что если власть в руках Хуа, то он спокоен. Победил последний, поскольку в памяти китайцев еще свежи были ужасы «культурной революции» и предшествовавшего ей «большого скачка», поскольку временными союзниками Хуа оказались прагматики в лице политических и государственных деятелей, разделявших идеи ближайшего соратника Мао Чжоу Эньлая.

    Важно отметить, однако, что переход власти в Китае происходил на основе преемственности идейно-политического курса Мао, что исключило политические спекуляции на трагических страницах эпохи правления «великого кормчего» в самый чувствительный период исторического развития. Конечно, это было временное состояние политической жизни, переоценка наследия Мао была неизбежна, но вполне вероятно, что прагматики учитывали плачевный советский опыт в этом отношении. В СССР чувствительные периоды, связанные с передачей власти складывались дважды: после смерти В.И. Ленина и кончины И.В. Сталина. (Они сохранились и в постсоветской России, правителям которой приходится проявлять чудеса изобретательности, чтобы заставить работать механизм буржуазного плюрализма.) 

    После смерти Ленина преемственность его идейно политического курса и НЭПа тоже не ставилась под сомнение. В отсутствие механизма преемственности власти развернулась борьба между коммунистами – государственниками и теоретиками. Государственники выражали настроения беднейшего, крестьянского многонационального населения, требования которого определяли «специфику» применения марксизма в России, то есть, марксизма ленинского типа. Теоретики сохраняли большую приверженность классическому марксизму и выражали настроения более образованной части населения, в частности, левой интеллигенции. Если государственники заняли в отношении НЭПа позицию бдительного контроля, заботясь о том, чтобы он не поставил под угрозу социалистическую природу государства, то теоретики позволяли себе более либеральную позицию. Сталин явился компромиссной фигурой в этой борьбе, тем более что в стане коммунистов-теоретиков образовались соперничающие группировки.

    С течением времени Сталин выдвинулся в качестве непререкаемого лидера коммунистов-государственников, одержавших победу над своими соперниками. Он обрел абсолютную политическую власть. Этому способствовали как личные амбиции Иосифа Виссарионовича, так и логика исторического процесса в России и за рубежом. После своей смерти он мог передать преемнику неограниченные прерогативы власти, а мог не передавать. Тот, кто занял бы государственный пост силой авторитета или интригами, приобрел бы эти прерогативы в силу самого политического устройства государства и общества. Самым удачливым соискателем власти после смерти Сталина  стал Н.С. Хрущев, который использовал ее для физического уничтожения наиболее ревностных исполнителей сталинской воли и более «мягких» репрессий в отношении своих соперников. Но немедленное и скандальное развенчание «культа личности» и политические спекуляции на эксцессах сталинской эпохи разрушило связь поколений не только среди политиков, но и среди населения. Это поощрило недоверие к социалистической природе государства, увлечение буржуазными догмами о сдержках и противовесах, активность в стране, как националистов, так и обожателей пресловутого «цивилизованного» Запада.

                                       РЕФОРМЫ ДЭН СЯОПИНА

    Всего этого стремилось избежать руководство Китая, где после маоистских экспериментов обострилась жажда стабильности.  Успехи на этом пути справедливо связываются с именем Дэн Сяопина, представителя старой гвардии китайских коммунистов, реформатора, сподвижника Чжоу Эньлая.  Дэн (22.08.1904 г. – 21.02. 1997 г.) прожил долгую и трудную жизнь. В 15 лет он побывал во Франции, где стал коммунистом и вел пропагандистскую работу. В 1926 году учится в Университете трудящихся Востока в Москве и наблюдает особенности проведения в СССР НЭПа. Затем принимает активное участие в революционной борьбе китайских коммунистов против Гоминдана и  японских захватчиков. После образования (01.11.49 г.) Китайской народной республики неоднократно бывал в СССР.

    В ноябре (1957 г.) Дэн нанес визит в СССР в составе партийно-правительственной делегации Китая во главе Мао Цзэдуном, участвовал в торжественных мероприятиях по случаю 40-летней годовщины Октябрьской революции и в работе  Совещания представителей коммунистических и рабочих партий.  С ноября по декабрь (1960 г.) во главе партийно-правительственной делегации Китая вместе с Лю Шаоци принял участие в проходивших в Москве мероприятиях по случаю 43 годовщины Октябрьской революции и присутствовал на Совещании представителей коммунистических и рабочих партий. В ходе обоих визитов Дэн воочию наблюдал политические и общественные процессы в СССР, вызванные борьбой Хрущев против так называемого «культа личности». Он познакомился с оценкой этой борьбы  международным коммунистическим движением  и критиковал в завуалированной форме его политику на международном совещании коммунистов с маоистских позиций. В июле 1963 года он  отправился в Москву во главе делегации КПК в третий раз, провел переговоры с руководством КПСС, отстаивая принцип самостоятельности Коммунистической партии Китая.

    Иногда Дэн представляется этаким «серым преосвященством», добровольно уступившим верховную власть более молодым представителям КПК и сохранявшим свое влияние исключительно силой авторитета. Дескать, непостижимый китайский менталитет (аналог: «умом Россию не понять») позволяет политику и реформатору в Китае держаться на плаву и оказывать решающее влияние на политическую жизнь и ход реформ благодаря поддержке своих политических сторонников и общественности, пренебрегая объективной мощью партийных и государственных органов. На первый взгляд все выглядит именно так. Но следует заметить, что такой взгляд проистекает из оценки политических реальностей СССР, где партийный руководитель обладал неограниченной и непререкаемой властью. В таком случае надо объяснить, почему невозможность существования в СССР эффективного центра влияния, основанного на силе общественного мнения, становится реальной возможностью в Китае. Где источник сдержек и противовесов в этой стране, отличный от пресловутого буржуазного плюрализма? Ведь именно он и обеспечил эффективность реформ Дэна в Китае.

                                               РОЛЬ  НОАК

    Ответ на этот вопрос, мне кажется, коренится в устройстве китайской политико-государственной системы. Особенность социалистического Китая, его специфика, заключается в том, что Народно-освободительная армия Китая (НОАК) на двадцать два года старше самого государства. Правда,  партия старше государства и армии. Она основана 1.07.1921 г. Но партия развивалась, укрепляла связи с народом и черпала кадры из народа, в армейской среде, в ходе многолетней борьбы против Гоминдана и японских захватчиков. Для Китая НОАК – это школа жизни, очаг свободы, культуры, социализма. Армия создала государство диктатуры пролетариата. Его функции по защите революционных завоеваний и созиданию нового общества в переходный период от капитализма к социализму ассоциировались прежде всего с армией. Даже в конце 60-х годов прошлого века, через двадцать лет после провозглашения КНР (1.10.49 г.), Мао говорил:  "Народно-освободительная армия всегда была и будет боевым отрядом. Даже после победы во всей стране она будет оставаться боевым отрядом в течение целого исторического периода, до тех пор пока в стране не будут уничтожены классы, а в мире будет существовать империалистическая система. Тут не должно быть никаких недоразумений и колебаний".

    Армия явилась центром притяжения убежденных сторонников социализма, как тех, которые придерживались утопических взглядов на строительство нового общества, так и реалистически мыслящих, прагматичных политиков. В ее рядах возмужали и приобрели влияние сам Мао, Чжоу Эньлай, Дэн Сяопин, Ху Яобан  и многие другие партийные и государственные деятели Китая. Как справедливо отмечается в одном исследовании Института стратегических оценок и анализа: «Верхи  партии   и  верхи  армии  совпадали на протяжении двадцати лет в 1929–1949 годах,  и  у Мао Цзедуна имелись все основания утверждать, что «винтовка рождает власть». Но  и  на завершающем этапе гражданской войны в 1949–1950 годах именно  армия  должна была направлять часть своих кадров на формирование политических структур в большую часть провинций  и  в крупные города  Китая, из которых бежали на Тайвань чиновники из гоминдановской  партии. Вертикаль власти в  Китае  в первые годы его существования строилась не через политические или экономические структуры, а через структуры закаленной в боях  и  дисциплинированной народной  армии». 

     В Китае, следовательно, не могло быть таких трагических конфликтов между партийным и военным руководством, какие имели место в СССР. Большая часть партийных и военных руководителей, попавших в опалу в годы правления Мао, не подверглись физическому уничтожению, но перемещались на малозначащие должности и нередко возвращались во власть. Так было и с Дэном. В свое время Мао был вынужден вернуть Дэна во власть, после того как маршал Е Цзянин пригрозил своей отставкой, если вождь этого не сделает. Как убежденный сторонник социалистического развития страны Дэн понимал роль и значение армии в жизни страны. В 1982 году он занял пост председателя Центральной комиссии советников КПК (ЦКС), в которой состояли партийные и военные деятели старшего поколения, способные уберечь молодых партийных лидеров от опрометчивых решений в ходе проведения реформ. Через год Дэн стал председателем Центрального военного совета Китая (ЦВС) – органа, в котором воплощалось единство партии, армии и народа. Этот орган, созданный для укрепления руководящей роли компартии, был достаточно влиятельным для того, чтобы решающим образом воспрепятствовать процессам, ведшим к подрыву этой роли в той или иной форме. Таким образом ЦКС и ЦВС служили в качестве сдержек и противовесов абсолютизации партийного влияния, для поощрения свободы мнений в обсуждении вопросов социалистического строительства, для сохранения связи поколений.

                        СОЦИАЛИЗМ С КИТАЙСКОЙ СПЕЦИФИКОЙ

    1 сентября (1982 г.)  на XII Всекитайском съезде КПК Дэн выдвинул концепцию строительства социализма с китайской спецификой. В ее основе лежит понятие социалистической рыночной экономики. Это не просто комбинация государственных и частных предприятий, на что ориентируются сторонники так называемой «смешанной экономики» в развивающихся странах. Концепция Дэна не имеет ничего общего с буржуазной теорией «конвергенции», подхваченной в СССР невнятным теоретиком в области политологии, академиком А.Д. Сахаровым.  «Рыночная экономика не является синонимом капитализма, - заявляет Дэн. - Основу у нас составляет плановая экономика, которая существует в сочетании с рыночной, однако это — социалистическая рыночная экономика… Неправильны утверждения, что рыночная экономика существует только при капитализме. Зародыши рыночной экономики появляются еще в период феодализма. Рыночную экономику можно развивать и при социализме. Аналогичным образом учеба у капиталистических стран чему-то хорошему, в том числе методам управления и хозяйствования, вовсе не означает насаждения капитализма. Именно социализм использует эти методы для развития общественных производительных сил. Однако использование подобных методов не может отразиться на социализме или привести к возврату капитализма».

    Развитие рыночных отношений в социалистическом государстве связано с развитием демократии. Сейчас нередко можно встретить мнение, что реформы в СССР не удались потому, что Горбачев сделал ставку на  демократию, пренебрегая экономикой. В Китае, дескать, поступили наоборот, и потому реформы там удались.  На самом деле, и в СССР, и в Китае экономические и демократические преобразования осуществлялись одновременно. Разница в том, что старшее поколение руководства Китая  действовало конкретно и прагматично, не поддаваясь иллюзиям об «общечеловеческих ценностях», не предавая социализм. Вполне вероятно, что Горбачев действовал, руководствуясь благими намерениями, но прекраснодушие в политике - преступление перед народом.

    Дэн смотрел на проблемы демократического обновления так. «Являются ли стабильность и сплоченность препятствием для осуществления курса «пусть расцветают сто цветов»? – спрашивал он и отвечал: - Вовсе нет. Мы будем всегда придерживаться курса «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». Но это не значит, что цветение ста цветов и соперничество ста школ может не благоприятствовать общей обстановке стабильности и сплоченности. Если думать, что сто цветов могут расцветать и сто школ могут соперничать вне зависимости от обеспечения стабильности и сплоченности, то это значит впадать в заблуждение и злоупотреблять этим курсом. Мы претворяем в жизнь социалистическую, а не буржуазную демократию.   ... Развертывая демократию, мы не можем копировать буржуазную демократию и прибегать к так называемому разделению власти на законодательную, административную и судебную. Критикуя правителей США, я не раз говорил им, что у них фактически три правительства. Правда, американская буржуазия использует это как прием в противодействии другим странам, но из-за этого внутри страны происходит грызня и возникает излишняя канитель. Эту их практику мы не принимаем».

    Наконец, следует отметить в концепции Дэна ясность и четкость целей. «... За 20 лет, начиная с 1981 года и до конца нынешнего столетия, - отмечает он, - мы увеличим годовое производство продукции в четыре раза и тем самым обеспечим народу среднезажиточный уровень жизни. Тогда на человека в среднем будет приходиться валового национального продукта от 800 до 1000 американских долларов в год. А за следующие полвека мы на основе этого опять учетверим производство и доведем валовой национальный продукт до 4000 американских долларов на человека. Что это значит? Это значит, что к середине следующего века наша страна войдет в число экономически среднеразвитых стран. Если это произойдет, то это будет равнозначно тому, что мы, во-первых, выполнили чрезвычайно трудоемкую и очень нелегкую задачу, во-вторых, действительно внесли вклад в дело прогресса человечества и, в-третьих, более наглядно продемонстрировали преимущества социалистического строя. У нас социалистическое распределение. Поэтому 4000 долларов на человека у нас и в капиталистических странах — не одно и то же. Более того, в Китае огромное население. И если к тому времени его численность поднимется до 1,5 миллиарда, а национальный продукт в расчете на душу населения — до 4000 американских долларов, то валовой национальный продукт возрастет до 6 триллионов американских долларов в год и Китай вступит в первые ряды стран мира. Таким образом, мы не только проложим путь для стран «третьего мира», где проживает почти три четверти населения земного шара. Что еще важнее, это покажет всему человечеству, что социализм — неизбежный путь и что он обладает преимуществом перед капитализмом».

                              РЕФОРМЫ И ДЕМОКРАТИЯ                                     

    Вышеприведенные пояснения к своей концепции Дэн дал уже после подавления антиправительственных студенческих демонстраций в мае 1989 года на площади Тяньаньмэнь. Они показали, что механизм преемственности власти в Китае еще не утвердился и дал сбой. Выдвиженцы Дэна, генсеки КПК Ху Яобан и Чжао Цзыян поняли не до конца, что на высших партийных постах они призваны развивать  социалистическую, а не буржуазную демократию. Чжао не насторожило даже то, что демонстранты готовили бутылки с зажигательной смесью, которыми потом было сожжено несколько десятков армейских бронетранспортеров, а также лепили  макет американской статуи Свободы, показывая, откуда они черпают свои протестные настроения. Правда, в Китае, как и в СССР в период перестройки имел хождение взгляд, что демократия существует сама по себе и не бывает ни буржуазной, ни социалистической, но сторонники этого взгляда, как правило, играли на руку буржуазной демократии. И понятно почему. Они ставили буржуазный абстрактный лозунг свободы выше принципа социальной справедливости, между тем социализм предполагает единство свободы и справедливости.

    По существу, концепция строительства социализма с китайской спецификой явилась китайским вариантом советского НЭПа. В СССР в этот период влияние на молодежь – основное звено процесса преемственности поколений - оказывали «государственники» и «теоретики», боровшиеся за власть. Тогда троцкисты и их единомышленники поощряли независимость молодежных организаций, и в первую очередь, Комсомола, усматривая в них силу, способную воспрепятствовать так называемой «бюрократизации» партии и государства. Их соперники, напротив, настаивали на усвоении молодежью опыта старшего поколения в защите революционных завоеваний и строительстве и укреплении социалистического государства. Тогда вопрос о буржуазном перерождении молодежи стоял в бытовом, либо теоретическом плане, поскольку враждебность капиталистического мира первому в мире социалистическому государству была очевидной и воспринималась как аксиома.

    Однако этот вопрос приобрел чрезвычайную остроту в период горбачевской перестройки, происходившей под лозунгами открытости капиталистическому миру и усвоения так называемых «общечеловеческих» ценностей. В такой период  от партийного руководства требовалась особая бдительность, на что указывал Дэн. «В США, - говорил он, - сейчас распространяется версия о ведении «бездымной мировой войны». Мы должны быть начеку. Капитализм намеревается в конечном итоге одержать победу над социализмом. В прошлом он пытался осуществить это с помощью оружия, атомной и водородной бомбы, что вызывало отпор со стороны всех народов мира. Теперь он прибегнул к мирной эволюции». Горбачев, однако, упивался формальной стороной демократии, против чего тоже предостерегал Дэн, и, походя, сдавал социалистические завоевания. Горбачев был типичным продуктом кризиса управления и деградации кадровой политики в СССР. Его характеризовало поверхностное знание марксизма-ленинизма и отсутствие коммунистической убежденности, зато в нем в избытке присутствовали мещанское тщеславие, обожание комфорта, трусость и подверженность внешнему влиянию.

    В течение более пяти лет он и его сторонники растлевали партию и страну своей бесхребетной, невнятной и авантюристической политикой исправления социализма капитализмом. В угоду ложно понятой демократии он возродил спекулятивную хрущевскую кампанию разоблачения «культа личности», сея в стране разброд, национальную рознь и конфликт поколений. Убедившись в невозможности реформировать всю партию под свои увлечения демократией западного образца, он повел курс на ликвидацию ее руководящей роли и введение чуждого стране института президентства. В таких условиях СССР неумолимо катился к распаду и контрреволюционному перерождению. Социальной базой контрреволюции стали незрелая молодежь и многочисленная армия МНС (младших научных сотрудников), расплодившихся благодаря льготной системе советского образования. Они сидели в многочисленных НИИ на скромной, но твердой зарплате, ковыряли в носах и мечтали о личном обогащении вместо того, чтобы двигать науку и прогресс. Это у них вызывали аплодисменты и бурный восторг пошлые телевизионные передачи «Взгляд» и «Пятое колесо», вульгарно-опереточные выступления разложившихся деятелей искусства с шельмованием Советской власти и рекламированием «цивилизованного» Запада.

    Следствием этого пагубного процесса, но отнюдь не причиной стали пустые полки в магазинах в 1990 году. Между тем это был год самого обильного урожая в стране. «Демократы» и либералы, жаждавшие власти и обогащения, использовали спровоцированный ими кризис для радикализации молодежи, которую дурили картинами изобилия западных супермаркетов. Все происходило как в анекдоте, когда молодую незрелую душу, попавшую в загробный мир, поставили перед необходимостью выбрать рай или ад. У входа в рай ангелы играли скучные для молодежи священные псалмы и классические мелодии, у входа же в ад черти наяривали модернистские музыкальные ритмы. Когда посетитель загробного мира выбрал ад, его сразу бросили на раскаленную сковороду, а в ответ на упреки в обмане сказали, что игра джаз-банды была всего лишь рекламой. На подобную рекламу клюнула значительная часть молодежи, радикальные элементы которой организовали так называемую «оборону» Дома Советов. В нем засели сторонники президента РФ Б. Ельцина, возведшего измену в ранг государственной политики. Среди них, между прочим, был и будущий «международный террорист» Шамиль Басаев.

    Разогнать эту публику, наверное, не представляло невыполнимую задачу. Но Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) не смог этого сделать. Возможно, его членов и воодушевил  пример китайского руководства, подавившего контрреволюционный мятеж на площади Тяньаньмэнь, но им не хватило решимости и воли китайских лидеров. Деятели, вошедшие в ГКЧП,  достаточно долгое время подвергались психологической обработке горбачевщиной. К тому же их, видимо, испугала бешенная клеветническая кампания, поднятая на Западе в связи с законными мерами китайского правительства по подавлению мятежа, которые представляли не иначе, как «кровавую резню». К слову сказать, Запад отнесся весьма благосклонно к кровавой расправе ельцинистов  через четыре года над защитниками так называемого Белого дома. А как же, ведь она осуществлялась во имя буржуазной демократии и превращения России в сырьевой придаток Запада!

                                    КУДА ИДЕТ КИТАЙ?

    Через четыре года, когда Россия переживала «кровавый» эксперимент ельцинизма, Китай уже успешно преодолел главный кризис своего НЭПа, порожденный сложностями адаптации рыночных отношений к социалистическому обществу. Хозяйственная необходимость заставила Запад умерить и вовсе отказаться от угроз задушить страну экономическими санкциями. Четче стал работать механизм преемственности партийного руководства. Центральная комиссия советников КПК (ЦКС) была упразднена, но Центральный военный совет Китая (ЦВС) сохраняется и остается пристанищем опытных партийных деятелей, исчерпавших возрастной лимит. Цзян Цзэминь, занявший пост генсека партии после отстранения от власти Чжао Цзыяна, продолжил реформы Дэна и в 2002 году, расширил и углубил их. Положение Цзяна о "трех представительствах", в котором воплотились идеи В. И. Ленина о равенстве в переходный период классов и форм собственности, положение, расширяющее социальную базу компартии, решением 16-го съезда закреплена в Уставе КПК как один из основополагающих принципов. Теперь главным направлением политических реформ в Китае становится расширение практики выборов на альтернативной основе. Они уже проводятся на уровне волостей и постепенно распространяются на уезды. В Китае действует многоступенчатая система голосования. Из лучших представителей уездного звена формируются провинциальные собрания. Каждое из них в свою очередь имеет свою квоту в парламенте. В соответствии с установившейся практикой, партийные и государственные посты теперь должны оставлять деятели, перешагнувшие 70-летний рубеж. Переход власти в 2002 году от 76-летнего Цзяна к  60-летнему Ху Цзиньтао прошел без напряжения и конфликтов.

    Высшим идеалом и конечной целью партии, - говорится в Уставе КПК, - является осуществление коммунизма. Партия руководствуется в своей деятельности марксизмом-ленинизмом, идеями Мао Цзэдуна, теорией Дэн Сяопина и важными идеями тройного представительства. В этом состоит ответ на вопрос:  куда идет Китай? «Исторические и современные факты, - указывают в Пекине в год 90-летия основания КПК, - заставляют китайцев более трезво осознать, что счастье народов Китая, существование и развитие китайских эмигрантов за рубежом не могут быть отделены от руководства КПК. Без такого ядра, которое может сконцентрировать ум и силу всех народов, КНР стала бы раздробленным и слабым государством с неважной перспективой».

    Этот ответ, однако, не удовлетворяет буржуазных идеологов. Не всех он удовлетворяет и в России. Российский ученый-китаевед Ю.М. Галенович написал книгу под названием «Прав ли Дэн Сяопин, или китайские инакомыслящие на пороге ХХI века». Автор пишет: «Китайские инакомыслящие на пороге ХХI века счастливо соединяют или, по меньшей мере, стремятся соединить свое, китайское (древнее и современное), и зарубежное. В том числе весь мировой опыт, и в частности опыт происходящего в бывших социалистических государствах, прежде всего – в России».

    Возможно, китайские диссиденты «счастливо соединяют или стремятся соединить» китайский  и зарубежный опыт, хотя и делают это в воображении. Но чем тогда занимается правящая партия? Разве не тем же самым, но на практике. Тогда в чем разница между ними? Очевидно в том, что китайские коммунисты не считают, что история заканчивается на капитализме, как полагают диссиденты и американский ученый японского происхождения Фрэнсис Фукуяма. Если бы это было так, то человечество постигла бы трагедия. Оно разучилось бы мечтать и, в конечном счете, погибло бы. Видимо, в этом КПК видит «неважную перспективу» для Китая и других стран.

    Но дело не в одних эмоциях. Тот самый опыт, «прежде всего – в России», о котором говорит Галенович, вовсе не убеждает в том, что политические реформы по западному образцу являются благом для России и Китая. Россия заплатила за это развалом СССР, «шоковой терапией» и сейчас вступила в фазу полураспада. В результате власть вынуждена выстраивать «вертикаль», чтобы страна не развалилась окончательно. Стоило ли переносить ужасы капиталистического перерождения, чтобы вернуться к «авторитаризму», как называют на Западе сильную государственную власть. Но это авторитаризм иного рода. Это буржуазный авторитаризм, враждебный демократическим устремлениям трудящихся, которые могут реализоваться только при социализме. Правда, разные буржуазные оппозиционные партии критикуют эту «вертикаль власти», но ясно, что эта критика – ритуал, проявление капиталистической конкуренции в борьбе за власть, к которой трудящиеся не имеют никакого отношения.

    Россия и Китай составляют чуть ли не полмира. Россия, благодаря своим пространствам, Китай – к тому же и численностью населения. Удержать это достояние в состоянии стабильности и процветания без принципиального и недвусмысленного курса на строительство социализма невозможно.

Автор:  Мальцев Сергей Валерьевич, член Союза журналистов СССР

Источник