Как «вешатели» спасали Россию

Скверная традиция травить власть

Напрасный труд — нет,
их не вразумишь, —
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация — для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
Федор Тютчев, 1867 г.

При наблюдении за позиционирующими себя в качестве оппозиционных украинскими и российскими политиками и массмедиа, дошедшими до призывов ввести санкции против собственных стран, возникает естественное желание понять генезис данного явления. Для этого необходимо рассмотреть его в развернутой исторической ретроспективе, что позволяет увидеть истоки психологической войны против государственных деятелей наших братских стран. Цель ее — заставить принять навязываемую извне безоговорочную капитуляцию.

Антиправительственные клеветнические кампании и в России, и в Украине имеют давние корни в отечественной истории. Еще с начала XIX в. начал формироваться слой (сколь ничтожный численно, столь и крикливый) псевдоэлиты, воспринимавший национально ориентированную власть в качестве главного и подлежащего уничтожению врага и ищущий поддержки (в том числе финансовой) за рубежом. Власти и ее сторонникам объявляется беспощадная, не имеющая никаких нравственных ограничений война. Знаменосцы же этих войн неизменно провозглашали себя моральными авторитетами нации, «демократами» и претендовали на роль носителей абсолютной истины, имеющих право судить и выносить приговоры.
Исчерпывающую характеристику подобным идолам деструкции дал один из наиболее глубоких отечественных мыслителей Семен Людвигович Франк. Он писал в «Вехах»: «Характерная особенность интеллигентского мышления — неразвитость в нем того, что Ницше называл интеллектуальной совестью, — настолько общеизвестна и очевидна, что разногласия может вызвать, собственно, не ее констатация, а лишь ее оценка... Лучи варварского иконоборчества неизменно горят в интеллигентском сознании...»
Конечно, Франк имел в виду не всю, а специфическую часть интеллигенции или, скорее, псевдоинтеллигенции. И тогда, и сейчас были подлинные интеллигенты — лечившие больных, строившие дома, честно служившие на государственной службе, учившие детей, двигавшие вперед науку. И было агрессивное меньшинство, избравшее своей целью — начиная с XIX в., — так называемое «просвещение» общества, ведущее к разрушению собственного государства с последующим выстраиванием его по западным лекалам.
Ничуть не устарело гениальное описание характерных представителей этого «креативного», как его вожаки теперь любят себя представлять, слоя, данное в «Бесах» Достоевского:
«— Слушайте, мы сначала пустим смуту, — торопился ужасно Верховенский, поминутно схватывая Ставрогина за левый рукав. — Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут, да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают... Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш... Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! С другой стороны, послушание школьников и дурачков достигло высшей черты; у наставников раздавлен пузырь с желчью; везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный... Знаете ли, знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмем? Я поехал — свирепствовал тезис Littre, что преступление есть помешательство; приезжаю — и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест».
Есть и другая, не менее точная характеристика великого знатока людских душ, не побоявшегося высказать свои «неполиткорректные», по современной терминологии, мысли с предельной прямотой: «Наш русский либерал прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить».
За прошедшее с тех пор время изменились лишь зарубежные хозяева, а появление телевидения, интернета и методов НЛП дало возможность заниматься «варварским иконоборчеством» с несравненно большей интенсивностью. Лишь фразеология, методы и амбиции остались практически неизменными: мы — «демократы», они — «реакционеры» и «сатрапы»...
Правда, и раньше не имеющая интеллектуальной совести печать антиправительственной оппозицией использовалась более чем активно, что заметил еще Ключевский (впрочем, для него намного интереснее было прошлое, чем настоящее). Как язвительно, но абсолютно точно констатировал Василий Осипович: «Есть такая слабогузая интеллигенция, которая ни о чем не может помолчать, ничего не может донести до места, а через газеты валит наружу все, чем засорится ее неразборчивый желудок».
Предметом особой ненависти и клеветы становились государственные деятели, выполнявшие свой долг до конца и отказывавшиеся идти в Каноссу [1] западничества — на поклон к либеральным (или, если быть точным, псевдолиберальным) фарисеям. Псевдолиберальным потому, что подлинный либерализм — это достойная уважения идеология максимально возможной в обществе, экономике и государстве свободы, а не режим морального (а зачастую и не только морального) террора и абсолютного неприятия мнений, не совпадающих с агрессивно навязываемыми антиправительственными идеологическими стереотипами. Впрочем, наименование либералов наши доморощенные фарисеи могут оставить себе — политическая грязь с этого слова в ближайшие десятилетия вряд ли будет отмыта.

_____________________________________
1 Здесь: итти в Каноссу (книжн., ритор.) — открыто признавать себя побежденным, покоряться победителю. (От названия замка в сев. Италии «Каносса», где германский император Генрих IV в 1077 г. униженно вымаливал прощение у папы Григория VII, с которым раньше вел политическую борьбу) // Толковый словарь рус. языка под ред. Д. Н. Ушакова.

Для либеральных иконоборцев во все времена единственно приемлемый государственный деятель — выходящий к ним сдаваться с поднятыми дрожащими руками. Того же, кто станет реально отстаивать национальные интересы, либеральная инквизиция немедленно обвинит во всех смертных грехах с последующими отнюдь не либеральными «оргвыводами». И больше всего будут поливать грязью тех государственных мужей, чью деятельность должным образом оценит народ, наиболее достойными представителями которого уже не одно столетие тщатся представить себя антиправительственные оппозиционеры.
Уничтожая морально наиболее опасных для них государственников, либеральные иконоборцы пытаются лишить власть воли к сопротивлению. Но это лишь видимая цель, поражение которой дает возможность нанести удар по главной. Лишенное твердой и уверенной в себе власти государство бессильно защитить народ и в области духа.
Он становится беззащитен перед насаждением чуждых ему ценностей Запада — легализации эвтаназии, пропаганды гомосексуализма, низведения традиционных религий к роли маргинального заповедника для верующих, ювенального института разрушения семьи и прочих изобретений. Это должно привести к полной смене культурной идентичности и цивилизационного кода, что положит конец православно-славянской цивилизации, превратит страну в территорию чуждого жизненного пространства, этнографический заповедник для созерцания «избранными».
Назову лишь несколько знаковых фамилий государственных деятелей позапрошлого века, ставших при жизни объектами непрерывной клеветы и ожесточенного глумления. Это активно действовавшие министры, выдающиеся полководцы, талантливые управленцы, что доказывает, как умело и настойчиво пытались выбить либеральные иконоборцы из системы управления наиболее одаренных и духовно чистых людей, что неминуемо бы потом обрушило в бездну и само государство.
Более близкие исторические периоды не беру по той причине, что именно в XIX в. была сформирована в полной мере медийно-общественная система оппозиционной травли, которая, не меняясь в сущности, продолжает свою разрушительную работу и поныне.
Конечно, прием с навешиванием ярлыков и создания заведомой одиозности (как позже было сформулировано — «нерукопожатности») государственных деятелей использовался и ранее. Но именно в России XIX в. технология травли от либералов достигла расцвета, что в принципе делало невозможным даже минимально объективную дискуссию. Эта технология использовалась и по отношению к целым историческим периодам. Достаточно, например, навязать массовому сознанию измышленный термин «раздел Польши», и уже только единицы будут понимать, что так называемые первый и второй «разделы» были просто освобождением украинских и белорусских земель от польской оккупации.
В наше время данная технология доведена до совершенства и широко применяется для достижения геополитических целей. Например, когда боящиеся быть призванными к ответу воры и взяточники начинают извне именоваться «демократическими силами» или «объединенной оппозицией», это означает, что некоторые государственные лидеры готовят вполне конкретные действия по приведению к власти своих ставленников, предоставляя им карт-бланш на неправовые действия, в том числе — на прямое насилие. Или более чем показательно для понимания уровня нравственности «цивилизованного мира» появление именно в XXI в. на Западе таких терминов, как «гуманитарные бомбардировки» и «дружественный огонь», по своей циничности намного превосходящих гитлеровское «окончательное решение еврейского вопроса».
Итак, назову только нескольких государственных деятелей Российской империи, оклеветанных либеральной оппозицией за патриотическую деятельность и смелость отказаться от поклонения навязываемым кумирам.

Алексей Андреевич Аракчеев

Генерал от артиллерии Алексей Андреевич Аракчеев еще при жизни был превращен в олицетворение «палочной дисциплины», тупой жестокости и низкопоклонства. Для «изобличения» генерала «совестливые» современники не побрезговали поиздеваться даже над его не слишком привлекательной внешностью. Особенно помогла им в этом ядовитая пушкинская эпиграмма на «грошевого солдата», написанная 18-летним мальчишкой.
Пушкин, однако, впоследствии сожалел о своих написанных в юношеской запальчивости строках, сделавших наряду с грязными сплетнями имя бывшего военного министра одиозным. Получив известие о смерти Аракчеева, он написал жене: «Об этом во всей России жалею я один — не удалось мне с ним свидеться и наговориться».
Увы, поэт слишком поздно осознал государственные заслуги Аракчеева и светлый духовный облик человека, всего себя без остатка отдавшего исполнению долга.
Да, Алексей Андреевич не был ангелом и неоднократно позволял себе эмоциональные срывы и действия, в которых впоследствии раскаивался. И те, кто повторяет сплетни про Настасью Минкину [2] и проявления его жестокости, вполне осознанно не упоминают об огромных государственных заслугах графа. А о «бесчеловечности Аракчеева» особенно любили разлагольствовать те высшие чины и столпы аристократии, которых лично задели его крутые меры по наведению дисциплины и борьбе с казнокрадством. Фактически он был первым государственным деятелем империи, начавшим системную и бескомпромиссную борьбу с коррупцией. Кто бы еще посмел снять с должности и отдать под суд военного министра и племянника великого Суворова князя Горчакова за «вольное обращение» с государственными средствами!

_______________________________________
2 Дочь кучера, 19-летней попала в имение графа Аракчеева Грузино и, как считали деревенские, приворожила сурового барина. Она стала ему не просто подругой, но и помощницей, управительницей имения. Родила ему сына Михаила.

Необходимо упомянуть и об огромном вкладе Аракчеева в развитие русской артиллерии, ставшей благодаря его стараниям лучшей в мире. Ее мощь, продемонстрированную в сражении при Прейсиш-Эйлау, был вынужден признать даже Наполеон. До сих пор почти не говорят и о заслугах Аракчеева в военном строительстве на посту военного министра, а потом председателя департамента военных дел в Государственном совете. Непризнанным остался вклад Аракчеева в успешную кампанию против шведов, а затем в победу над наполеоновской армией. А ведь именно благодаря его невероятным усилиям действующая армия в 1812 г. не знала проблем со снабжением, и формирование резервов прошло идеально.
Ложью являются и рассказы об ужасах военных поселений. Не давали покоя претендентам на эксклюзив радения за народное счастье постройки министром благоустроенных кирпичных домов вместо курных изб, а также больниц, школ, дорог, введения прогрессивных методов обработки земли. И главное — игнорировался тот очевидный факт, что именно введение военных поселений стало первым шагом на пути к ликвидации крепостного права.
И генерал «без ума, без чувств, без чести», обладая огромной властью, являясь фактически вторым человеком в государстве, показывал — отнюдь не на публику — выдающиеся примеры бескорыстия и моральной чистоты. Он неоднократно отказывался от награждения высшими орденами, а после победы над Бонапартом не принял звания генерал-фельдмаршала. Обладая неограниченным и никем не контролируемым доступом к казенным деньгам, Аракчеев имел только пожалованное ему имение, а после ухода в отставку вернул в герольдию все ордена с драгоценными камнями, кроме ордена Александра Невского, который был ему дорог как память об Александре I.

Павел Дмитриевич Киселев 

Граф Павел Дмитриевич Киселев, как и многие другие выдающиеся государственные деятели, подвергался нападкам сразу с двух флангов. Крупные помещики и значительная часть консервативного государственного руководства не воспринимали его курс на отмену крепостного права и считали министра государственных имуществ сокрушителем устоев. Но еще более ожесточенно травили его либералы. И до сих пор в исторической науке слышно эхо тех обвинений в авторитарных методах и опоре на бюрократический аппарат одного из виднейших российских реформаторов.
Впрочем, гонители Киселева не понимали, что их обвинения только подчеркивают правильность избранного им курса. В условиях неграмотности подавляющего большинства населения авторитаризм в проведении реформ был абсолютной необходимостью.
В том, что именно жесткие авторитарные методы являются единственно эффективными, Павел Дмитриевич убедился на собственном опыте, когда после русско-турецкой войны 1828—1829 гг. был назначен императором Николаем I полномочным представителем (фактически неограниченным правителем) Молдавии и Валахии. Столкнулся он там с катастрофической ситуацией, и для ее исправления был вынужден прибегнуть к самым суровым мерам. Его, конечно же, недемократические действия Карл Нессельроде охарактеризовал тогда как «навязывание благодеяний правильной администрации». Это навязывание, однако, дало позитивный эффект, став действительно благодеянием для населения.
Вполне логично, что такие же методы Киселев применил и при проведении реформ в отношении государственных крестьян, чтобы улучшить их положение и ускорить продвижение к отмене крепостного права. Естественно, для этого ему необходимо было максимально усилить бюрократический аппарат. Во все времена, несмотря на стенания о «власти номенклатуры», без бюрократии невозможно реализовать намеченный политический курс.
А сколько обвинений прозвучало в адрес Киселева из-за «картофельных бунтов», как рьяно клеймили «сатрапа»! Но ведь благодаря насильственному введению посевов неприхотливого картофеля крестьяне перестали быть зависимыми от непредсказуемого урожая зерновых, и угроза голода несколько отступила.
Одновременно с заботой об улучшении материального положения крестьян Павел Дмитриевич делал все возможное, чтобы обучить их грамоте, — задолго до земских школ он вводит при приходах (что должно было усилить нравственную составляющую обучения) так называемые «киселевские школы», ставшие для своего времени образцовыми учебными заведениями, полностью выполнив возложенную на них просветительную роль.
Возводимая на графа как нерассуждающими охранителями, так и либералами клевета стала одной из причин его отстранения от непосредственной подготовки и воплощения реформ царя-освободителя. Но неоспорим его вклад в то, что они смогли состояться и открыли стране путь нового развития. И несмотря на забвение на Родине, красивейшие парк и улица в Бухаресте [3], превращенном им из убогого поселения в прекрасно спланированный «маленький Париж», и по сей день носят его имя.

______________________________________
3 Будучи правителем Молдавии и Валахии (Румынии) Киселев руководил созданием одной из главных трасс Бухареста.

Дмитрий Гаврилович Бибиков

Дмитрий Гаврилович Бибиков был одним из наиболее талантливых и энергичных администраторов, внесших огромный вклад как в развитие империи в целом, так и украинских земель. Особенно следует отметить его последовательно и жестко реализовывавшийся курс на ликвидацию крепостного права и двойного — национального и религиозного — гнета польских помещиков по отношению к бесправным крестьянам Юго-Западного края.
Как министр внутренних дел и как Киевский, Подольский и Волынский генерал-губернатор Дмитрий Гаврилович был вдвойне оклеветан. Разумеется, петербургские борцы с самодержавием считали его «прислужником режима». Но не менее активно его клеймили «великодержавным шовинистом» доморощенные националисты, для которых нестерпимо было, что кто-то не плачется, подобно им, о тяжелой доле украинских крестьян, а реально им помогает.
Не будем останавливаться на либеральной оценке деятельности Бибикова как министра внутренних дел. Бессмысленно тратить время на опровержение трафаретной и банальной лжи — она неизменно создается по одним, использующимся и ныне, лекалам. И никто из руководителей (за исключением разве совсем слабохарактерных и, разумеется, прямых предателей) силовых структур как времен империи, так и современности ее не избежал.
Любопытно, что «демократы» сумели оболгать деятельность Бибикова даже на посту генерал-губернатора. А ведь вклад его в развитие Украины поистине необъятен. Это до сих пор видно по облику Киева, начавшего с середины XIX в. — благодаря подвижническим усилиям генерал-губернатора — превращаться из сонного провинциального города в один из наиболее динамично развивающихся городов Европы.
Генерал заботился о бесправных украинских крестьянах, и это было не единичным благим порывом, а продуманной политикой по ликвидации помещичьего самовластия. Он, в частности, последовательно вводил так называемые бибиковские инвентари, ставшие важным шагом к полному освобождению крестьян и вызвавшие ненависть польских помещиков, тут же нашедших себе либеральных союзников в столице.
Но эта ненависть и постоянное противодействие нисколько не повлияли на решимость генерал-губернатора, для которого значимы были только государственные интересы. Свое кредо он сформулировал в одном из докладов: «Нельзя ручаться за будущее спокойствие края и его безопасность, доколе положение крестьян не будет улучшено и обеспечено мерами, исходящими от верховной власти».
Результатом политики генерал-губернатора стало освобождение большей части украинского крестьянства от крепостной зависимости на 14 лет раньше выхода манифеста Александра II и избавление его от жесточайшего польско-католического гнета. Простые крестьяне и горожане не забыли сделанного им добра, продемонстрировав это поддержкой власти во время польского восстания 1863 г. А Волынь и Киев вплоть до февраля 1917-го по праву считались наиболее лоялистски настроенными местностями империи.
После смерти Бибикова в 1870 г. дочери по его завещанию передали богатейшую библиотеку в 17 тысяч томов (вдумайтесь в эту цифру — в середине XIX в.!) в дар Киевскому университету...

Алексей Николаевич Оленин 

Государственный секретарь Алексей Николаевич Оленин внес значительный вклад не только в дело государственного строительства, но и в развитие отечественной науки и искусства. Он не был великим государственным деятелем, подобным Столыпину «человеком судьбы». Однако титаны во власти (как и во всех других сферах) — это редкое исключение, и не следует возлагать надежды на их появление, а воспринимать как счастливую случайность. «Люди судьбы» могут, как Столыпин, спасти страну в момент опасного кризиса, но чтобы не допустить его возникновения, нужны компетентные и честные люди на всех ключевых должностях государственного аппарата.
Именно таким человеком, для которого служение Отечеству было смыслом жизни, был Оленин. Он прошел долгий пусть военной и гражданской службы, достойной отдельного детального рассказа.
Выделю только некоторые ключевые моменты его государственного служения. Работая под началом выдающегося реформатора-государственника Сперанского, Алексей Николаевич был участником создания, во исполнение царского манифеста «Об образовании министерств», качественно нового, эффективно работающего государственного аппарата. После отставки Сперанского исполнял обязанности государственного секретаря в самое тяжелое для страны время — борьбы с пришедшей в Россию под началом французского императора «объединенной Европой» (госсекретарь вице-адмирал Шишов находился вместе с Александром I при действующей армии). Благодаря Оленину госаппарат империи во время войны не давал ни малейших сбоев, что подтвердило правильность избранной модели его построения и принципа отбора кадров.
После недолгого пребывания при Николае I в должности госсекретаря Оленин полностью отдает все свои силы Академии художеств, президентом которой он был с 1817 г. И эта должность не воспринималась недавним высоким сановником как синекура, призванная смягчить отставку.
В развитие отечественного искусства президент Академии художеств внес неоценимый вклад — он постоянно помогал нуждавшимся художникам и скульпторам, в том числе добиваясь для их поддержки выделения средств из госбюджета. Разумеется, это было бы невозможно без теснейшего контакта с представителями высшей власти, что для антиправительственного лагеря являлось по определению самым страшным проступком. Само собой, либералы сделали все возможное, чтобы оставить для истории образ Оленина в качестве примера низкопоклонства перед власть имущими.
Эту преемственность технологии навета либералы в целости сберегли до наших дней. Любой деятель искусства или науки, имеющий смелость признавать разумность шагов национальной власти и не приемлющий возводимого в ранг подвига коллаборационизма, немедленно обливается грязью. Подобная методика не зависит от национальной принадлежности — одинаково агрессивно, под профессиональным внешним наблюдением, она используется и «оранжевыми» украинскими националистами, и болотными российскими «правозащитниками».

Иван Федорович Паскевич 

Генерал-фельдмаршал светлейший князь Варшавский, граф Эриванский Иван Федорович Паскевич — из когорты самых блестящих полководцев не только Российской империи. Во всемирной военной истории мало кто может сравниться с ним по изяществу замысла планировавшихся операций и красоте одержанных побед.
А о степени народной любви к нему свидетельствует письмо к генерал-фельдмаршалу автора бессмертной комедии «Горе от ума»: «Вот вам депеша Булгарина об вас, можете себе представить, как это меня радует: «Граф Паскевич-Эриванский вознесся на высочайшую степень любви народной. Можно ныне смело сказать, что он, победив турок, победил и своих завистников. Общий голос в его пользу. Генералитет высший, генерал-адъютанты, офицеры, дворянство, чиновники, литераторы, купцы, солдаты и простой народ повторяют хором одно и то же: «Молодец, хват Эриванский! Вот русский генерал! Это суворовские замашки! Воскрес Суворов! Дай ему армию, то верно взял бы Царьград!» и т. п. Повсюду пьют за здоровье Эриванского: портреты его у всех. Я еще не помню, чтобы который-нибудь из русских генералов дожил до такой славы. Энтузиазм к нему простирается до невероятной степени».
Однако при жизни он не избежал клеветы тогдашней «демократической оппозиции», суть которой гениально раскрыта в образе Смердякова. Как всегда, ее поддерживают и наши «национально сознательные», делающие все возможное, чтобы вычеркнуть великого полководца из пантеона воинской славы Украины. Чтобы в его родной Полтаве восстановить память о великом полководце, нам пришлось воевать несколько лет. И результат был достигнут только при нынешней власти.
Главной причиной единодушия в ненависти к воину Отечества была не только его верность присяге и самоотверженная ратная служба (что само по себе ненавистно для приверженцев «общечеловеческих ценностей»), но и участие в подавлении восстаний в Польше и Венгрии.
При этом игнорировался тот неоспоримый факт, что победа польского восстания означала бы восстановление жесточайшего национального и религиозного угнетения православных украинских крестьян.
Лучше всего суть цивилизационного противостояния во время польского восстания выразил Пушкин в следующих строках:

Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?

Что касается морализаторства по поводу действий Паскевича в Венгрии и Трансильвании, то следует напомнить о том, что русские войска там находились по призыву австрийского императора. Отдельный вопрос, что решение о поддержке Франца Иосифа I стало трагической геополитической ошибкой. Именно ошибкой, а не преступлением. Утверждающим обратное стоит посмотреть на войска НАТО, которые считают себя вправе находить мишени для стрельбы в любых точках земного шара без каких-либо приглашений законных правительств.
Во всяком случае Паскевич показал себя в Венгрии не только полководцем, но и человеком с высокими понятиями о чести солдата. Светлейший князь Варшавский сделал все возможное, чтобы спасти сдавшихся русским войскам повстанцев от расправы «проникнутых началами подлинно европейской гуманности и законности» австрийцев. Он попытался уговорить императора не выдавать пленных (которых сразу же казнили по приговорам австрийских военно-полевых судов), направив ему следующую просьбу: «Можно ли мне отдать на виселицу всех, которые надеются на Вашу благость? За то только, что они сдались перед Вашими войсками?». К сожалению, рыцарский порыв генерал-фельдмаршала остался неуслышанным самодержцем, считавшим более важным поддержание с Веной — уже во время Крымской войны отплатившей за это черной неблагодарностью — союзнических отношений.

Михаил Николаевич Муравьев-Виленский 

Генерал от инфантерии граф Михаил Николаевич Муравьев-Виленский — одна из наиболее демонизированных фигур в Российской империи. После клеймения его либералами «Муравьевым-вешателем» большинство историков просто опасалось сказать что-либо в защиту этого выдающегося военачальника и государственного деятеля, много сделавшего для освобождения белорусских и литовских крестьян от польского гнета.
Особенно отвратительно, когда Муравьева клеймят отечественные, а не польские историки и публицисты. Со стороны последних это как раз выглядит логично — подавив польское восстание в Северо-Западном крае, он положил конец надеждам на восстановление имперской Речи Посполитой с включением в нее украинских, белорусских и литовских земель. Но когда подобное повторяют в России, это или полное невежество, или предельный цинизм — ведь очевидно, что ожидало бы православное и литовское население в случае победы инсургентов [4].

__________________________________________
4 Инсургенты — вооруженные отряды гражданского населения, противостоящие властям.

Что касается акцентуированного либералами «вешания», то Муравьев казнил 127 участников восстания — не за слова, а за убийства, в том числе мирного населения, не желавшего поддержать цели чуждого им восстания. Для сравнения — за этот же период в Северо-Западном крае было убито более 4000 только военнослужащих и гражданских чиновников, и генерал-губернатор обязан был прекратить террор против защитников порядка, а также всех литовцев и белорусов.
Через несколько десятилетий по аналогичной технологии оппозиционерами в Думе был оболган Столыпин, спасший страну от захлестывавшего ее насилия: измышленный их предшественниками термин «муравьевский воротник» они переиначили в «столыпинский галстук». Правда, огласивший эту подлость с трибуны кадет Родичев, когда узнал о его вызове главой правительства на дуэль, предпочел сколь быстро, столь и трусливо отказаться от своих слов.
Но были люди, которым изначально ясна была суть развернутой против Муравьева кампании травли — исчерпывающую отповедь клеветникам дал Тютчев в строках, обращенных к внуку генералиссимуса Суворова, обманутого, как и многие его современники, пафосом фальшивого гуманизма либералов:

Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему
Кто всю ответственность,
весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе —
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..
Кто, избранный для всех
крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим —
Назло врагам — их лжи и озлобленью,
Назло — увы — и пошлостям родным.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.

Дмитрий Андреевич Толстой 

Один из образованнейших людей своего времени граф Дмитрий Андреевич Толстой (заслуженно ставший президентом Императорской Академии наук) при жизни подвергался ожесточенным нападкам либералов. Мало что изменилось и спустя более чем столетие после его кончины. Клевета приняла вид патины старой бронзы (хотя создавалась из совсем иного, дурно пахнущего материала), и только немногие, не желающие потреблять старую пропагандистскую жвачку, знают правду (или хотя бы часть ее) об этом выдающемся деятеле.
Как и многие другие отечественные государственные деятели, он был сторонником традиционных ценностей и законности и проявлял твердость в их отстаивании. Естественно, оппозиционеры обвиняли его во всех смертных грехах. Благо, занимавшиеся Дмитрием Андреевичем должности министра внутренних дел и шефа жандармов давали адептам хаоса богатую возможность для клеймения «царского палача» (которого можно разве что упрекнуть в излишнем гуманизме по отношению к проявившим себя во всей мерзости нигилистам).
Однако особо ожесточенной травле Толстой подвергался в первую очередь не за силовые меры в отношении террористов, а за деятельность на посту министра народного просвещения. Этот факт более чем симптоматичен — нигилисты осознавали, что противостояние в сфере духа и мысли глобально более значимо, чем самое действенное силовое. Именно поэтому граф Толстой до сих пор ненавистен ниспровергателям духа, более чем, скажем, другой министр — выдающийся профессионал полицейского дела Петр Дурново. Автор пророческой записки о гибельности для империи союза с Британией нанес значительно большие физические потери «бесам революции», но все-таки его решающая битва проходила в сфере духа. И здесь министр народного просвещения (насколько же точно наименование должности соответствовало сути сделанного Толстым!) добился неоспоримой победы.
Фундаментом реформы Толстого было преобразование средней школы. Ее министр прозорливо рассматривал в качестве основы развития страны. Он впервые в мире принципиально изменил концепцию среднего образования — школа, по его мнению, должна была в первую очередь давать ученикам не нагромождение фактажа (большая часть которого забывается немедленно после сдачи экзаменов) по множеству дисциплин, а приучать самостоятельно мыслить. Для этого основой обучения были избраны древние языки и точные науки как предметы, наиболее развивающие навыки самостоятельного творческого мышления и логического запоминания, являющиеся своеобразной, как говорил министр, «умственной гимнастикой».
И для антиправительственной оппозиции образовательная реформа стала сильнейшим ударом — самостоятельно мыслящего человека намного труднее соблазнить примитивными разрушительными стереотипами.
Проведенные министром образования реформы сделали отечественную школу одной из лучших в мире. Сегодня, когда воспитание способности к самостоятельному мышлению вновь должно стать целью образования (в первую очередь в средней школе), реформу Толстого следует внимательно проанализировать и взять из нее самое ценное.

Евгений Михайлович Феоктистов 

Начальник Главного управления по делам печати Евгений Михайлович Феоктистов уже в силу занимаемой должности стал одним из главных объектов нападок либералов, сделавших слово ударным оружием разложения и разрушения. Особую непримиримость длившейся долгие годы клеветнической кампании против главного цензора придавало то, что он не был просто чиновником-исполнителем. Феоктистов прошел долгий и сложный путь духовного поиска, приведший в конечном итоге его к поддержке традиции и государственности против сил духовного разложения и хаоса.
В молодости будущий главный цензор был близок к петрашевцам, активно сотрудничал в антиправительственных изданиях и ему было потом крайне трудно морально порвать с этой не прощавшей ни малейшего инакомыслия средой. Кроме того, Феоктистов был талантливым историком, автором ряда не утративших до сих пор ценности работ по истории России и международных отношений, обладал острым пером, что при всем желании не давало возможности объявить его примитивным бюрократом, способным лишь на подавление «творческих личностей».
Постепенно либеральный тоталитаризм начинал все более претить Феоктистову, и он отошел от антиправительственной оппозиции. Эволюция мировоззрения видна уже по журналу «Русская речь», который он некоторое время редактировал. Издание нельзя назвать традиционалистским и проправительственным, но в нем прослеживается неприятие былого нигилистического радикализма.
Представляется, что полное духовное перерождение Евгения Михайловича произошло во время польского восстания 1863 г., продемонстрировавшего не только лицемерие европейских правительств, поощрявших пролитие как можно большего количества русской и польской крови. Еще более его поразило поведение либеральных кругов, не скрывавших ненависти к собственной армии и презрительного равнодушия к судьбе украинских, белорусских и литовских крестьян.
Это и предопределило дальнейший жизненный выбор — Феоктистов поступил на государственную службу, где благодаря проявленным способностям дослужился в 1883 г. до должности главного цензора. Принятое решение потребовало от Феоктистова гражданского мужества — людей, выбиравших эту нелегкую стезю долга, оппозиционные торквемады немедленно подвергали остракизму и изобретательной травле, не щадя и членов семьи. Печальная традиция — у нас почти во все времена значительно большим мужеством должны обладать сторонники власти, а не оппозиции, обычно пользующиеся фактической безнаказанностью при демонстративном нарушении закона.
Цензорская служба для Феоктистова была вовсе не примитивным «тащить и не пущать». Он понимал, что именно слово лежит в основе последующего за ним действия, и моральное поощрение в печати насилия обязательно его воскресит. Главный цензор совсем недавно воочию наблюдал, как терроризм в царствование Александра II встречал плохо скрываемое одобрение либеральных СМИ, делавших убийц из «Народной воли» почти национальными героями. В свою очередь это порождало новое насилие, когда некоторые из обманутых малых сих начинали жаждать пролития крови «во имя народа».
Свою миссию Феоктистов видел не столько в репрессиях (за время службы им были закрыты всего два издания), сколько в создании атмосферы искреннего сотрудничества правительства и печати. Конечно, в нездоровой атмосфере с водруженными на пьедестал либералами идолами «свободы», ставшими объектом поклонения немалой части интеллигенции, это было нереально. Но во всяком случае ему удалось прекратить поддержку печатью нигилистической вседозволенности, что сделало возможным спокойное созидание в короткую, но величественную эпоху Александра III.
Список выдающихся государственных деятелей, ставших жертвами клеветы, можно продолжать. Для отечественной истории выработался привычный алгоритм. Любой государственный деятель, честно выполняющий свой долг, отказывающийся становиться марионеткой внешних сил — и в прошлом, и в настоящем немедленно подвергается изощренной травле самозваных «оппозиционных» судей. Но действует эта оппозиционная загонная охота лишь на слабые души, а сильных укрепляет в сознании своей правоты и правильности избранного пути служения народу.

Доктор исторических наук,
профессор
Дмитрий ТАБАЧНИК