Владимир Бабкин: воровство в отношении России поощряется на Западе

Интервью с экспертом Государственной Думы В. И. Бабкиным.

 

Инновация в переводе всего лишь означает «нововведение», хотя мы подсознательно связываем два модных слова «инвестиции» и «инновации» в позитивном смысле.

Изобретение сильнодействующего наркотика, который любой наркоман может легко получить самостоятельно – тоже инновация.

— Владимир Иванович, каково ваше отношение к таким понятиям, как модернизация, инновация и им подобным?

 — Инновация в переводе всего лишь означает «нововведение», хотя мы подсознательно связываем два модных слова «инвестиции» и «инновации» в позитивном смысле.

Изобретение сильнодействующего наркотика, который любой наркоман может легко получить самостоятельно – тоже инновация. А что касается экономики, то она у нас давно инновационная, со времен Горбачева. Потому что инновации – это не только научно-технические нововведения, но и правовые, экономические, политические, социальные. А это все у нас есть. Остается лишь признать, что инновационная экономическая политика привела к явно разрушительным последствиям для страны и общества.

— Власть пытается исправить ситуацию – взять курс на модернизацию. С Вашей точки зрения, это верное политическое, историческое решение?

— Как можно говорить о модернизации, то есть «осовременивании» того, чего нет? Под знаменем инноваций, инновационной экономики, экономики, основанной на знаниях и т.д. произошла деиндустриализация страны. Наибольший урон понесла промышленность высоких технологий. Мы потеряли элементную базу электроники, приборостроения, в том числе, медицинского. Большой урон нанесли авиапрому, судостроению, оборонной промышленности. Жорес Иванович Алферов на недавней встрече с президентом Дмитрием Анатольевичем Медведевым в Кремле как раз и говорил ему о том, что необходимо воссоздать промышленность высоких технологий. Невозможно перепрыгнуть сейчас из недостроенного индустриального общества в общество информационных технологий. И здесь нужно говорить не о модернизации, а об индустриализации страны.

Надо принимать программу индустриализации, естественно, с новым технологическим укладом, имея в виду продвижение в области информационных технологий. Но кто-то должен создавать и продукты питания, и одежду, и крышу над головой, обеспечивать энергией и производить утилизацию продуктов жизнедеятельности человека. Никакие самые высокие технологии не в состоянии заменить насущные потребности человека. А сегодня на фоне разрушительных процессов в промышленности и сельском хозяйстве идут бесконечные и бесплодные разговоры об инновациях как панацее в решении этих проблем.

— Затея с инноградом Сколково тоже не более чем поиск панацеи?

— Когда говорим о создании иннограда, возникает вопрос: «Зачем?» Если цель – создание промышленности высоких технологий с учетом современных направлений развития, то надо строить завод. Если цель – создание некоего технопарка, который не имеет выхода на промышленное применение, тогда зачем его создавать? У нас и так достаточно много как академических, так и неакадемических институтов, которые имеют разработки в самых разных направлениях. И в этом плане проще создавать виртуальные лаборатории, даже институты – благо, средства связи есть. Вот денег у них нет.Кстати Жорес Алферов высказывал мысль о создании виртуальных институтов, причем, международных. Технические возможности для этого есть.

— А кому будет принадлежать результат труда такой международной лаборатории? 

— Да, вопрос интеллектуальной собственности не урегулирован. Невзирая на международные соглашения относительно недобросовестной конкуренции, воровство в отношении России поощряется. Да и наше законодательство не особенно препятствует утечке информации за рубеж.

Зачастую разработки, которые сделаны в России, из-за позиции Роспатента оказываются за рубежом, где есть промышленное производство, готовое принять эти разработки. Хотя в таком случае зарубежный патент автор получает в нарушение нашего законодательства, поскольку он должен сначала подать заявку в российское патентное ведомство и только через полгода претендовать на патент за рубежом. Одним словом, с подачи развитых стран процветает принцип «деньги не пахнут». Эта политика двусторонняя: сами развитые страны, невзирая на соглашения, не спешат делиться технологическими секретами с развивающимися странами, тем самым сдерживая их развитие.

— Тем не менее, развитие Китая, похоже, им сдержать не по силам. А в отношении России особенно и усилий прикладывать не приходится: само все рушится…

— Пример – атомная отрасль, которую мы после 1986 года фактически разгромили и не без воздействия наших зарубежных конкурентов. Сегодня она восстанавливается, но мощности сохранившейся промышленной базы невелики. Нас выдавливают и продолжают выдавливать на рынке ядерных технологий. Одним словом, вопрос опять же упирается в воссоздание промышленности высоких технологий. В то же время китайцы заявили, что к 2025 году рассчитывают на треть мирового рынка электроники. И, в отличие от нас, подкрепили это конкретными действиями. И вновь мы возвращаемся к идее российской Кремниевой долины. Было бы понятно, если бы она создавалась с целью, допустим, импортозамещения с применением высоких технологий.

Сегодня на нашем рынке преобладает импортный товар, в основном, китайский. Тогда наша задача – построить заводы по производству мобильных телефонов, электронной бытовой техники и пр. А что у нас? Ничего, кроме разговоров о модернизации и нанотехнологиях.

— Нанотехнологии – еще одна панацея?

— Я противник любых панацейных подходов. У нас возник правовой новояз, который никто не в стоянии корректно объяснить. «Инновации», «экономика, основанная на знаниях». На знаниях чего? Чем освоение новой техники, новых технологий отличается от инновационной деятельности? Сейчас появились «нанотехнологии», хотя, наверное, более корректно было бы говорить о наноразмерных технологиях, которые в некоторых областях вытесняют, подчеркну, не замещают, а вытесняют микроразмерные технологии.

Удивительно было слышать от Чубайса, что история развития нанотехнологий в России насчитывает немногим более двух лет (т.е. с момента создания Роснанотеха), если учесть, что Алферов получил Нобелевскую премию в 2000 году за разработки именно наноструктур для нужд электроники и других отраслей. Эти работы он начинал еще в середине 60-х годов прошлого столетия. И сегодня слово «нанотехнологии», как и «инновации», используют исключительно в позитивном смысле. Хотя есть публикации о вредном воздействии наночастиц на организм, поскольку размерность этих частиц позволяет им проникать через клеточную мембрану непосредственно в клетку. На этом, кстати, базируется современное направление в фармацевтике: с помощью наночастиц можно напрямую доставить лекарственное средство в клетку, или препарат-убийцу – раковую клетку. Тем самым значительно повышается эффективность фармпрепаратов. Безумное применение наночастиц повсюду только потому, что это модно, может привести к непредсказуемым последствиям.

— И все же мир сегодня ориентирован на развитие нанотехнологий?

— В первую очередь, когда говорится о мировом рынке нанотехнологий, то речь идет о рынке изделий массового спроса, модернизированных с помощью нанотехнологий. Мало освоить в лабораторных условиях принципы нанотехнологий, необходимо еще иметь промышленное производство массовой продукции с применением нанотехнологий. Иными словами на рынке присутствуют мобильные телефоны, цифровые фотоаппараты, аудио-, теле- и видеотехника, компьютеры различных типов, фармпрепараты, наноматериалы различных направлений применения и т.п. А вот здесь-то в России полный провал.

Если государство стало выделять деньги на разработки, сопоставимые с зарубежными тратами, то денег на создание промышленных предприятий, которые готовы применять нанотехнологии в своей деятельности, у государства практически нет. А крупные отечественные инвесторы (олигархи) не спешат вкладывать свои средства в высокотехнологическое производство, в частности, в нанотехнологии. Мало- и мелкосерийное производство не в счет, т.к. их деятельность на потребительском рынке незаметна.

Еще в 2004 году по инициативе Жореса Алферова, председателя Межфракционного депутатского объединения «Наука и высокие технологии», было проведено совещание «Нанотехнологии – проблемы развития и подготовки кадров». Мы тогда определили направления развития, которые сейчас, если посмотреть в программах развития нанотехнологий за рубежом, там обозначены. Это наноматериалы, фармацевтика, медицинская диагностика и лечение, наноэлектроника и, собственно говоря, наноразмерные материалы, которые могут широко применяться в различных отраслях. Что с тех пор изменилось? В октябре прошлого года, открывая Второй международный нанофорум, президент Дмитрий Медведев подчеркнул необходимость развивать нанотехнологии в стране. Вице-президент РАН Жорес Алферов говорил о необходимости развития наноиндустрии, а Чубайс говорил о задачах «Роснано» по коммерциализации разработок нанотехнологий. Коммерция на нашем языке означает торговля.

Но для того, чтобы торговать, надо что-то иметь. Таким образом, за словами о развитии нанотехнологий и роли Роснанотеха в России мы не видим перспектив появления хотя бы на внутреннем рынке того, что мы в первую очередь ассоциируем с использованием высоких технологий в продукции массового спроса. Нет ни отечественных компьютеров, ни аудио- видео- телеаппаратуры и другой продукции с применением наноэлектроники, ни широкого спектра фампрепаратов лечебного и диагностического спектра, информационных устройств и услуг.

— Владимир Иванович, сейчас все больше проявляется ностальгия по сталинским временам, в том числе, сталинским методам проведения индустриализации страны, о необходимости которой Вы говорили. Берию сегодня называют чуть ли не лучшим управленцем науки, или как сегодня бы сказали, «инновационным менеджером». Так, может, ради поднятия отечественной высокотехнологичной промышленности нам вместо Сколкова стоит вернуться к шарашкам?

— В отличие от проекта Сколкова, где нет ни слова о развитии промышленности и не обозначены цели, шарашки Берии были созданы под конкретные цели. Одна из них – атомный проект, другая – ракетный. Были еще менее известные шарашки под задачи авиа- и морского вооружения. Все это были сверхсекретные и конкретные задачи. И шарашек по всей стране создали великое множество: необходимо было за 5 лет наверстать то, что упущено перед войной. И главное – надо было подготовить кадры. Любое крупное мероприятие связано с квалифицированными кадрами.

Возвращаясь к нашей теме, состояние с кадрами для высокотехнологичных отраслей я бы назвал катастрофическим. Введение специальности «нанотехнология» на базе кафедр физики в ведущих университетах страны не исправляет ситуацию. Во-первых, выпускники появятся еще через несколько лет, а, во-вторых, они не продублированы на сопутствующих, не менее важных направлениях, в информационных технологиях, химии, биологии, медицине и т.д. Кадры, которые будут работать, скажем, над новыми фармацевтическими препаратами, должны иметь одну подготовку, над созданием наноэлектроники – другую.

— Несколько лет назад была опубликована Ваша статья «Завершающий этап ликвидации научно-технического потенциала страны». Этот этап все еще длится?

— Новый законопроект о правовом статусе государственных и муниципальных учреждений фактически подводит законодательную основу под ускорение ликвидации научно-технического комплекса. Законопроект направлен на сокращение расходов госбюджета на оказание услуг в сфере образования, науки, здравоохранения, культуры. За три с небольшим года после принятия предыдущего закона – об автономных учреждениях – всего 4 учреждения федерального уровня поменяли свою форму на автономию. Новый закон призван упростить переход из одной формы в другую.

Чем отличается автономное учреждение от бюджетного? Во-первых, тем, что оно финансируется по субсидиям, которые рассчитываются из обязательств государства по оказанию услуг в области образования и науки, а сейчас добавили – здравоохранения и культуры. И второе – убирается субсидиарная ответственность государства по обязательствам этих учреждений.

Автор: Екатерина Колотилина Материал подготовил Антон Купрач
Источник: za-nauku.ru