Стахановское движение как подготовительное условие для перехода от социализма к коммунизму.

Все знают о великом Стахановском движении в СССР। Все знают о его плюсах.

О минусах же говорит, например, академик РАН Ш॥ Он говорит, что после подвига Стаханова по всему Союзу стали требовать от трудящихся слишком высокие нормы, не учитывая разную физическую и техническую подготовку людей, т।е. попросту говоря — заставляли «пахать» свыше своих сил. Посмотрим, что говорит тов. Стаханов и тов. Сталин по данному поводу.

Из речи А. Г. Стаханова, забойщика шахты «Центральная-Ирмино» Донбасса, на Первом Всесоюзном совещании рабочих и работниц-стахановцев, проходившем с 14 по 17 ноября 1935 г. (стенограмма):

«Товарищи! Прежде чем поделиться опытом моей работы, разрешите сначала рассказать о том, как организовано было раньше производство на нашем участке. В лаве длиной в 85 метров, мощностью пласта в 1,4 метра, разрезанной на 8 уступов, работало в смену 8—9 забойщиков. Работали мы на отбойном молотке. На обязанности каждого из забойщиков лежала задача — вырубить и закрепить свой уступ. Обычно с этой работой забойщики справлялись за 2_1/2—3 часа. Остальное время мы заняты были креплением. Так был организован труд в двух сменах. Третья смена была ремонтной. Она подготовляла работу. И вот, товарищи, получалось, что за сутки отбойные молотки работали всего часов 5—6, а остальное время бездействовали, хотя и были возможности рубить уголь, хотя компрессоры подавали воздух полные две смены.

Производительность забойщика зависит от многих причин. Перечислю основные: первая — длина уступа. При старой системе работы, когда размер уступа обычно определялся на основе “длительной практики”, его незначительные размеры мешали забойщику развернуться в полную силу. Второй недостаток старой организации работы —это необходимость затрачивать много времени на очень трудоёмкий, но совершенно непроизводительный процесс — вырубку такого небольшого прямоугольника,— у нас в шахтах его называют кутком. Эта работа для забойщика наиболее трудная, так как её приходится выполнять в очень неудобном положении: нет твёрдой опоры, да кроме того молоток приходится всё время держать навесу. Наконец третий недостаток существовавшей ранее системы — это необходимость не только рубить уголь, но и крепить забои. До сих пор у нас в шахтах считали, что забойщик должен обязательно и отбивать уголь и крепить забой. Никто не думал над тем, чтобы разделить эти два процесса, хотя ясно было, что переход от отбойки к креплению и обратно заставляет забойщика тратить много времени и что такая организация труда не даёт возможности полностью использовать своё время и загрузить механизмы.

Словом, инициатива забойщика при старой системе ограничивалась нормой и длиной уступа: вырубив свой уступ, забойщик при всём своём желании не мог ничего лишнего дать.

Когда я прочёл речь товарища Сталина на выпуске слушателей Военной академии от 4 мая, мне пришлось крепко подумать над тем, что надо сделать для повышения производительности труда, для полного использования всей техники. Ведь Донбасс за последние годы вооружён очень большим количеством машин и механизмов. Ведь наш отбойный молоток советского производства работает очень хорошо,— надо только его загрузить. [здесь и далее выделено составителем статьи]

Приближался Международный юношеский день, и мне захотелось ознаменовать этот день рекордом в области повышения производительности труда. Надо сказать, что ещё задолго до этого дня мы на шахте вместе с парторгами товарищами Петровым и Дюкановым думали над тем, как бы разбить оковы норм, дать забойщикам разойтись, заставить работать молотки полную смену. И вот на шахте решили: пустить забойщика на всю лаву. В конце августа ко мне на квартиру пришли парторг шахты и начальник участка и предложили мне спуститься в лаву. Я с большой охотой принял это предложение и в ночь под 31 августа пошёл рубить. Вместе со мной спустились два крепильщика, начальник участка товарищ Машуров, парторг шахты товарищ Петров и редактор многотиражки товарищ Михайлов. Трудно сейчас передать всё, что я, да и спустившиеся со мной товарищи переживали в то время. Но помню, что все мы были уверены в успехе нашего дела.

В лаве я начал зарубку с верхнего уступа. Сперва делал подбойку, потом рубил прослойку, которая шла снизу вверх, одновременно снимал верхнюю часть пласта и сверху вниз снимал земник. Такие операции я проделал во всех 8 уступах, засекая в каждом из них куток. Следом за мной приступили к работе два крепильщика. Работали мы напряжённо, но время прошло незаметно. Я проработал 5 часов 45 минут. Подмерили, и оказалось, что я согнал всю лаву и нарубил 102 тонны.

Когда я выбрался на-гора, уже рассветало. Меня встретила группа товарищей и крепко жала мне руку. Но надо сказать, что нашлось немало людей на нашей же шахте, которые сразу не поверили, что я за одну смену мог нарубить 102 тонны. Это наверно, говорили они, ему приписали. Столько угля в смену он нарубить никак не мог.

Надо было дело закрепить, надо было показать всем сомневающимся, что 102 тонны и больше можно давать без большого напряжения, надо только как следует организовать труд. И вот 3 сентября в шахту спустился парторг того участка, на котором я работал, — товарищ Дюканов. Этот участок называется “Никанор Восток”. Дюканов проработал одну смену и дал 115 тонн. Но Дюканову тоже сразу не поверили. Пришлось спустить ещё одного человека. И третьим в шахту пошёл рубить комсомолец Концедалов, который поставил новый рекорд—125 тонн. Через несколько дней я перекрыл свой и их рекорды, вырубив за смену сначала 175, а потом и 227 тонн.

Конечно мой рекорд так и остался бы рекордом, если бы из него не сделали сразу же практических выводов для всего участка, для всей шахты.

Всем стало ясно, что на участке можно так организовать работу, чтобы на 100% использовать отбойный молоток, чтобы в несколько раз превысить существовавшую производительность забойщика. Надо только строго специализировать труд рабочих: забойщик должен рубить, а крепильщик — крепить, уступы надо увеличить. Моя вырубка сразу разбила представление и расчёты о нормах, и в связи с этим сначала на участке, а потом и на всей шахте решено было уменьшить число уступов наполовину, одновременно увеличив их длину.

Вот в чём в основном и заключается метод моей работы на отбойном молотке.

5 сентября мы созвали совещание своего участка и договорились вместо 8 уступов оставить всего четыре по 22 метра каждый. Оставили вместо 23 забойщиков 5 забойщиков, 5 крепильщиков и одного человека для смены отдыхающим. Результаты такой организации труда очень быстро сказались на работе нашего участка.

Раньше производительность отбойного молотка не превышала 13—14 тонн на выход. Теперь — 60—65 тонн. Говорят: но стало же больше крепильщиков. Да, больше. Но если эту производительность разделить даже на крепильщиков, работающих вместе с забойщиком, то и тогда она составит до 30—32 тонн на человека в лаве. В целом по участку добыча наша возросла до 300—335 тонн, между тем как раньше участок давал самое большое 250 тонн. К этому надо добавить, что штат людей на участке уменьшился на 19 человек: раньше было 117, а теперь 98 рабочих. Правильная организация труда дала нам возможность дать больше угля. Рабочих мы не сокращаем, а переводим на другие подготовительные работы на той же самой шахте.

Перестройка работы по новому методу в лаве потянула за собой все остальные звенья угледобычи. Сейчас у нас и на откатке и на подготовительных работах, правда, ещё не совсем, всё же подтянулись и начали, как привычно теперь говорить, работать по-стахановски. Когда через некоторое время вся шахта перешла на работу по-новому, то мы добились успеха на всех участках. Раньше, месяца два-три назад, мы давали 900—950—980 тонн в сутки, а сейчас даём 1280—1 300 тонн. В общем мы закрепились на 1200 тоннах в сутки...» (С.10—14)

Из речи И. В. Сталина на Первом Всесоюзном совещании рабочих и работниц-стахановцев, проходившем с 14 по 17 ноября 1935 г. (стенограмма):

ЗНАЧЕНИЕ СТАХАНОВСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Товарищи!...

В чём состоит значение стахановского движения?

Прежде всего в том, ...что оно, стахановское движение, выгодно отличается, как выражение социалистического соревнования, от старого этапа социалистического соревнования. В прошлом, года три тому назад, в период первого этапа социалистического соревнования, социалистическое соревнование не обязательно было связано с новой техникой. Да тогда у нас, собственно, и не было почти новой техники. Нынешний же этап социалистического соревнования — стахановское движение, наоборот, — обязательно связан с новой техникой. Стахановское движение было бы немыслимо без новой, высшей техники. Перед вами люди, вроде товарищей Стаханова, Бусыгина, Сметанина, Кривоноса, Пронина, Виноградовых ж многих других, люди новые, рабочие и работницы, которые полностью овладели техникой своего дела, оседлали её и погнали вперёд. Таких людей у нас не было или почти не было года три тому назад. Это — люди новые, особенные...

Некоторые думают, что социализм можно укрепить путём некоторого материального поравнения людей на базе бедняцкой жизни. Это не верно. Это мелкобуржуазное представление о социализме. На самом деле социализм может победить только на базе высокой производительности труда, более высокой, чем при капитализме, на базе изобилия продуктов и всякого рода предметов потребления, на базе зажиточной и культурной жизни всех членов общества. Но для того, чтобы социализм мог добиться этой своей цели и сделать наше советское общество наиболее зажиточным, — необходимо иметь в стране такую производительность труда, которая перекрывает производительность труда передовых капиталистических стран. Без этого нечего и думать об изобилии продуктов и всякого рода предметов потребления. Значение стахановского движения состоит в том, что оно является таким движением, которое ломает старые технические нормы, как недостаточные, перекрывает в целом ряде случаев производительность труда передовых капиталистических стран и открывает, таким образом, практическую возможность дальнейшего укрепления социализма в нашей стране, возможность превращения нашей страны в наиболее зажиточную страну.

По этим не исчерпывается значение стахановского движения. Его значение состоит ещё в том, что оно подготовляет условия для перехода от социализма к коммунизму.

Принцип социализма состоит в том, что в социалистическом обществе каждый работает по своим способностям и получает предметы потребления не по своим потребностям, а по той работе, которую он произвёл для общества. Это значит, что культурно-технический уровень рабочего класса всё ещё невысок, противоположность между трудом умственным и трудом физическим продолжает существовать, производительность труда ещё не так высока, чтобы обеспечить изобилие предметов потребления, ввиду чего общество вынуждено распределять предметы потребления не соответственно потребностям членов общества, а соответственно работе, произведённой ими для общества.

Коммунизм представляет более высокую ступень развития. Принцип коммунизма состоит в том, что в коммунистическом обществе каждый работает но своим способностям и получает предметы потребления не по той работе, которую он произвёл, а по тем потребностям культурно-развитого человека, которые у него имеются. Это значит, что культурно-технический уровень рабочего класса стал достаточно высок для того, чтобы подорвать основы противоположности между трудом умственным и трудом физическим, противоположность между трудом умственным и трудом физическим уже исчезла, а производительность труда поднялась на такую высокую ступень, что может обеспечить полное изобилие предметов потребления, ввиду чего общество имеет возможность распределять эти предметы соответственно потребностям его членов.

Некоторые думают, что уничтожения противоположности между трудом умственным и трудом физическим можно добиться путём некоторого культурно-технического поравнения работников умственного и физического труда на базе снижения культурно-технического уровня инженеров и техников, работников умственного труда, до уровня средне-квалифицированных рабочих. Это совершенно неверно. Так могут думать о коммунизме только мелкобуржуазные болтуны. На самом деле уничтожения противоположности между трудом умственным и трудом физическим можно добиться лишь на базе подъёма культурно-технического уровня рабочего класса до уровня работников инженерно-технического труда. Было бы смешно думать, что такой подъём неосуществим. Он вполне осуществим в условиях советского строя, где производительные силы страны освобождены от оков капитализма, где труд освобождён от гнёта эксплуатации, где у власти стоит рабочий класс и где молодое поколение рабочего класса имеет все возможности обеспечить себе достаточное техническое образование. Нет никаких оснований сомневаться в том, что только такой культурно-технический подъём рабочего класса может подорвать основы противоположности между трудом умственным и трудом физическим, что только он может обеспечить ту высокую производительность труда и то изобилие предметов потребления, которые необходимы для того, чтобы начать переход от социализма к коммунизму.

Стахановское движение знаменательно в этой связи в том отношении, что оно содержит в себе первые начатки, правда, ещё слабые, но всё же начатки такого именно культурно-технического подъёма рабочего класса нашей страны.

...Разве не ясно, что стахановцы являются новаторами в нашей промышленности, что стахановское движение представляет будущность нашей индустрии, что оно содержит в себе зерно будущего культурно-технического подъёма рабочего класса, что оно открывает нам тот путь, на котором только и можно добиться тех высших показателей производительности труда, которые необходимы для перехода от социализма к коммунизму и уничтожения противоположности между трудом умственным и трудом физическим?...

НОВЫЕ ЛЮДИ — НОВЫЕ ТЕХНИЧЕСКИЕ НОРМЫ

Я говорил, что стахановское движение развилось не в порядке постепенности, а в порядке взрыва, прорвавшего какую-то плотину. Очевидно, что ему пришлось преодолеть какие-то препоны. Кто-то ему мешал, кто-то его зажимал, и вот, накопив силы, стахановское движение прорвало эти препоны и залило страну.

В чём тут дело, кто же, собственно, мешал?

Мешали старые технические нормы и люди, стоявшие за спиной этих норм. Несколько лет тому назад наши инженерно-технические и хозяйственные работники составили известные технические нормы применительно к технической отсталости наших рабочих и работниц. С тех пор прошло несколько лет. Люди за это время выросли и подковались технически. А технические нормы оставались неизменными. Понятно, что эти нормы оказались теперь для наших новых людей устаревшими. Теперь все ругают действующие технические нормы. Но они ведь не с неба упали. И дело тут вовсе не в том, что эти технические нормы были составлены в своё время, как нормы заниженные. Дело прежде всего в том, что теперь, когда эти нормы стали уже устаревшими, пытаются отстаивать их, как нормы современные. Цепляются за техническую отсталость наших рабочих и работниц, ориентируются на эту отсталость, исходят из отсталости, и дело доходит наконец до того, что начинают играть в отсталость. Ну, а как быть, если эта отсталость отходит в область прошлого? Неужели мы будем преклоняться перед нашей отсталостью и делать из неё икону, фетиш? Как быть, если рабочие и работницы успели уже вырасти и подковаться технически? Как быть, если старые технические нормы перестали соответствовать действительности, а наши рабочие и работницы успели уже на деле перекрыть их впятеро, вдесятеро? Разве мы когда-либо присягали на верность нашей отсталости? Кажется, не было этого у нас, товарищи? (Общий смех.) Разве мы исходили из того, что наши рабочие и работницы так и останутся навеки отсталыми? Как будто бы мы не исходили из этого? (Общий смех.) В чём же тогда дело? Неужели у нас не хватит смелости сломить консерватизм некоторых наших инженеров и техников, сломить старые традиции и нормы и дать простор новым силам рабочего класса?

Толкуют о науке. Говорят, что данные науки, данные технических справочников и инструкций противоречат требованиям стахановцев о новых, более высоких, технических нормах. Но о какой науке идёт здесь речь? Данные науки всегда проверялись практикой, опытом. Наука, порвавшая связи с практикой, с опытом,— какая же это наука? Если бы наука была такой, какой её изображают некоторые наши консервативные товарищи, то она давно погибла бы для человече­ства. Наука потому и называется наукой, что она не признаёт фетишей, не боится поднять руку на отживающее, старое и чутко прислушивается к голосу опыта, практики. Если бы дело обстояло иначе, у нас не было бы вообще науки, не было бы, скажем, астро­номии, и мы всё ещё пробавлялись бы обветшалой системой Птоле­мея, у нас не было бы биологии, и мы всё ещё утешались бы ле­гендой о сотворении человека, у нас не было бы химии, и мы всё ещё пробавлялись бы прорицаниями алхимиков.

Вот почему я думаю, что наши инженерно-технические и хозяй­ственные работники, успевшие уже порядочно поотстать от стаха­новского движения, сделали бы хорошо, если бы они перестали це­пляться за старые технические нормы и перестроились по-настоящему, по-научному, на новый, стахановский лад.

Хорошо, скажут нам. Но как быть с техническими нормами во­обще? Нужны ли они для промышленности, или можно обойтись вовсе без всяких норм?

Одни говорят, что нам не нужно больше никаких технических норм. Это неверно, товарищи. Более того, — это глупо. Без техни­ческих норм невозможно плановое хозяйство. Технические нормы нужны, кроме того, для того, чтобы отстающие массы подтягивать к передовым. Технические нормы — это большая регулирующая сила, организующая на производстве широкие массы рабочих вокруг пере­довых элементов рабочего класса. Следовательно, нам нужны техни­ческие нормы, но не те, какие существуют теперь, а более высокие.

Другие говорят, что технические нормы нужны, но их надо до­вести теперь же до тех достижений, которых добились Стахановы, Бусыгины, Виноградовы и другие. Это тоже неверно. Такие нормы были бы нереальны для настоящего времени, ибо рабочие и работницы, менее подкованные технически, чем Стахановы и Бусыгины, не смогли бы выполнить таких норм. Нам нужны такие технические нормы, которые проходили бы где-нибудь посредине между нынешними техническими нормами и теми нормами, которых добилась Стахановы и Бусыгины. Взять, например, Марию Демченко, всем известную пятисотницу по свёкле. Она добилась урожая свёклы на гектар в 500 и больше центнеров. Можно ли это достижение сделать нормой урожайности для всего свекловичного хозяйства, скажем, на Украине? Нет, нельзя. Рано пока говорить об этом. Мария Демченко добилась пятисот и больше центнеров на один гектар, а средний урожай по свекле, например, на Украине в этом году составляет 130—132 центнера на гектар. Разница, как видите, не маленькая. Можно ли дать норму для урожайности по свёкле в 400 или 300 центнеров? Все знатоки дела говорят, что нельзя этого делать пока что. Очевидно, что придётся дать норму по урожайности на гектар по Украине на 1936 год в 200—250 центнеров. А норма эта не маленькая, так как, в случае её выполнения, она могла бы дать нам вдвое больше сахару, чем в 1935 году. То же самое надо сказать насчёт промышленности. Стаханов перекрыл существующую техническую норму, кажется, раз в десять или даже больше. Объявить это достижение новой технической нормой для всех работающих на отбойном молотке было бы неразумно. Очевидно, что придётся дать норму, проходящую где-либо посредине между существующей технической нормой и нормой, осуществлённой товарищем Стахановым.

Одно во всяком случае ясно: нынешние технические нормы уже не соответствуют действительности, они отстали и превратились в тормоз для нашей промышленности, а для того, чтобы не тормозить нашу промышленность, необходимо их заменить новыми, более высокими техническими нормами. Новые люди, новые времена, — новые технические нормы». (С.371—373)