Вазген Авагян: Силовой популизм

Несмотря на ряд острых пробелов в экономической теории плановой экономики, классический капитализм был, и в странах третьего мира остается в высшей степени непривлекательным укладом. Поэтому можно со всем основанием говорить, что в 80-е годы ХХ века победу над социализмом одержал вовсе не капитализм (с его неопределенностью отношений и свободным рынком), а особый уклад, упущенный нашим обществознанием, который я называю СИЛОВЫМ ПОПУЛИЗМОМ.  Важнейшая экономическая проблема социализма – непонимание его теоретиками труда, как экономической категории.  Далеко не всякий труд повышает благосостояние трудящегося. Бессмысленные виды труда утомляют человека, губят его время и здоровье, ничего не прибавляя к его потреблению. Разорительные виды труда СНИЖАЮТ благосостояние, при чем снижают его тем больше, чем выше достигнутая производительность труда. Человек, вовлеченный в разорительные виды труда, живет значительно хуже, чем он жил бы, вообще ничего не делая.

Труд не только не является источником стоимости (источником стоимости выступает приложение труда к природным дарам), но и делится на три совершенно очевидные категории:


1.  Труд полезный
2.  Труд бессмысленный
3.  Труд разорительный


Потому мы и говорим, что прежняя советская экономика плодила и размножала Сизифов и это стало её ахиллесовой пятой. 

Административная экономика не умеет отделять полезный труд от бессмысленного и разорительного. Все, что внесено в план, считается полезным, и оплачивается полновесной монетой, даже если исполнители на местах  отчетливо видят, что это не так. Административная экономика оплачивает утомление от труда – и потому советские рокеры справедливо пели в «перестройку»:

-Здесь мерилом работы считают усталость…

Поэтому очень часто получается, что люди, занятые бесполезным и вредным трудом получают премии за производственные успехи, переходящие знамена и ордена, среди людей числятся и сами себя считают героями труда. Ведь здесь важен не результат деятельности, а соответствие деятельности плану. Я сделал, что приказали, и я молодец. А если приказавший был дурак – это не мои проблемы. 

Так возникает советская СИЗИФОКРАТИЯ – власть, не разделяющая труд на полезный, пустой и вредный, оплачивающая любой труд. Иначе и быть не может при культе всеобщей занятости в условиях роста населения…

Плановой экономике свойственен ведь не только дефицит потребных вещей. Рядом с этим дефицитом, как все мы помним, был огромный профицит невостребованных вещей. Производились горы никому не нужной продукции, которую не знали потом, куда девать.
Например, пшено продавали в нагрузку к шампанскому, книги туземных авторов – в нагрузку к книгам Дюма, а журнал «Кругозор» - в нагрузку к мебели. Хочешь шампанского – оплати килограмм пшена, которое никто не берет…

Несмотря на эти очевидные недостатки, которые нужно было преодолевать в рабочем порядке, по мере поступления, советская сизифократия имела и имеет колоссальные преимущества перед классическим либертианским капитализмом.

Никто, даже самый чокнутый либерал, не согласится переехать из СССР 70-х годов ХХ века в Англию 70-х годов XIX века или в Эквадор-современник. 

Конечно, экономические проблемы у социализма были, и они раздражали, и травмировали, однако все это комариный укус по сравнению с ужасом свободного рынка.

Рынок – это бесконечная игра на вышибание. Причем её результаты никогда не бывают окончательными. Если тебя не вышибли сегодня – значит, повторят попытку завтра, послезавтра – и так до победного конца. 

При свободном рынке из магазинов, конечно, не пропадают продукты, но случается худшее: из магазинов начинают один за другим пропадать покупатели.

Они перемещаются сперва на помойку, где роются в отходах, а потом на кладбище. Таким образом рынок исторически – механизм экономического геноцида и крайне неестественного отбора, ухудшающий человеческую породу (если говорить языком селекционеров).

Выживают наиболее верткие, хваткие, беспринципные, хамелионистые, наиболее примитивные (не отягощенные гуманитарным багажом раздумий), наиболее зацикленные на деньгах в ущерб всем остальным сторонам жизни.

Поэтому классический капитализм – фабрика гробов и конвейер скорби, и ничего больше. 

Нет на земле такого человека, который променял бы самый убогий социализм на этот кошмар…

Теперь – главная интрига моей статьи. На стыке социализма с его сизифами и капитализма с его каннибалами само по себе, не замеченное нашими дубоголовыми политэкономами стало завихрятся НЕЧТО, сочетающее сильные черты того и другого строя.

Это – СИЛОВОЙ ПОПУЛИЗМ. По сути, это система, которая сохраняет рыночный механизм очистки от бесполезного труда (зовите его «бритвой Авагяна», мне будет приятно), но при этом дает бесполезным бесконечное число шансов на новое применение.

Не стоит путать силовой популизм с обычной системой благотворительности и пособий по бедности/безработице. Простое консервирование безработных выдачей пайка бесперспективно в застойной экономике.

Силовой популизм замешан на бесконечном расширении сфер занятости и бесконечном умножении списка предлагаемых услуг. Он не мог бы существовать при отсутствии двух базовых условий:

1.  Постоянно растущая платежеспособность масс
2.  Силовое удерживание цен на прежнем уровне

Иначе говоря, доходы людей растут, а традиционные расходы – нет. Следовательно, новые деньги должны куда-то вкладываться, и они вкладываются в новые виды услуг, в новые разновидности товаров. Человек потребляет не только больше количественно (больше сметаны, хлеба, сыра, мяса) но и качественно (больше разновидностей товаров, многие из которых для дедов были бы немыслимы).

Объясню моделью. Допустим, жили 100 человек и покупали 100 товаров за 100 рублей. Один товар, стало быть, стоил рубль. Теперь правительство решило облагодетельствовать своих подданных, и выдало им свежеотпечатанную надбавку денег. Теперь у них вместо рубля стал на руки выходить 1р.20 к. Все же вместе составило 120 рублей вместо прежних 100.
Что произойдет в этой ситуации на свободном рынке? Дело ясное, как день, и знакомое россиянам ежедневно: больше денег – выше цены. Итог: 100 человек покупали 100 товаров за 100 рублей, теперь 100 человек покупают 100 товаров за 120 рублей. Раньше товар стоит рубль, теперь он стал стоит рубль-двадцать. Это и есть ситуация рыночного застоя, неизбежная при свободных ценах свободного рынка. Если у людей стало больше денег, то с них можно больше взять, а кто же откажется взять больше?

Таким образом, «добренькое» правительство ничего не может сделать при свободных ценах и свободном рынке. Как бы оно не пыжилось с повышением зарплат – рыночные цены все равно вернут все к прежнему знаменателю. Сколько не печатай денег – нолики на ценниках все равно обгонят…

Вот поэтому люди презирают популизм, если он не силовой. Только если государство сперва дало, а затем запретило отбирать, если государство в силах и вправе настоять на своем – только в таком варианте популярные решения будут действенны.

В силу гримасы истории силовой популизм на Западе возник из колониализма и расизма. Никто его специально не придумывал и не вводил взамен свободного рыночного капитализма. Он возник стихийно, на волне колониальных захватов и особых льгот, привилегий белым людям относительно цветных. Колониализм покончил с голодом в Европе, неизбежном при чисто-рыночном укладе экономики.  

Запад выстроил себя из материала колоний – писал Бродель. Колонии, по мере их открытия и разграбления дали тот самый «второй шанс» проигравшим конкурентное соревнование.
При всем уродстве генезиса силового популизма в Европе, при всех его «родовых пятнах» - он, тем не менее, по итогам получился довольно привлекательным. Сама по себе, никем не запланированная, возникла ситуация, при которой количество денег у населения растет, а цены остаются прежними или даже падают. Когда колониальный грабеж иссяк за исчерпанностью, европейская социал-демократия стала поддерживать этот ресурс уже искусственно, с помощью законодательства и государственного регулирования.

В чем тут хитрость? Дело в том, что старые, сложившиеся рынки ОСТАЮТСЯ конкурентными, и с них постоянно выпихивают лузеров. В старом капитализме это приводило к геноциду «лишних людей». И сейчас во многих местах, включая РФ, а тем более Армению, приводит.

Но в ситуации силового популизма – накачки масс деньгами при удерживании цен – постоянно формируются новые рынки, которые вычерпывают отбракованных старыми рынками людей.

Человек, проигравший конкуренцию в области производства сыра, получает второй шанс в области ландшафтного дизайна, третий шанс в области зоокосметологии и т.п.
Так происходит соединение двух принципов: социалистического – «всем найти занятие» и капиталистического – «бесполезных выгонять». Исчезают как сизифократия, так и социальный каннибализм. Умножение рынков приводит к нарастанию предложения на рынке, и делает оправданным накачку населения новыми, свежеотпечатанными деньгами.

Нужно понять всем, кто восхваляет предпринимательскую сметку и инициативность, что она всегда опирается на растущий потребительский спрос. Если этого спроса нет, если не растет платежеспособность, то и предпринимательской инициативе, её инновационной стороне негде развернуться. Какие там новые товары, если на старые денег людям перестало хватать?
Очевидно, именно это мыслители второй половины ХХ века стали довольно поверхностно называть «конвергенцией» систем – т.е. сращиванием социализма и капитализма в общество будущего.

Я не сторонник этого термина. Он расплывчат. Конвергенция систем может быть не только между их ЛУЧШИМИ признаками, но и между их ХУДШИМИ признаками. В последнем случае худшее в социализме соединится с худшим в капитализме и мы получим ГЕНОЦИДНУЮ СИЗИФОКРАТИЮ.

По моему, в РФ и США события пошли именно по сценарию ХУДШЕЙ КОНВЕРГЕНЦИИ – собиранию дерьма из двух систем ХХ века в один зловонный мешок.

Так тоже бывает. И об этом нужно помнить нам, думающим людям!
Автор: Вазген АВАГЯН, специально для ЭиМ

Источник