НАС АТАКУЮТ!

«Официальный протекторат США был бы существенным повышением нынешнего статуса Эрэфии (которая является колонией Запада в целом, причём безо всяких обязательств со стороны Запада). Но, боюсь, официальный протекторат нам не светит. Так что придётся делать национальную революцию и требовать статуса, сравнимого с восточноевропейским». 

Константин Крылов, националист-«отделенец» 

Мы отвечаем:

Такого признания из уст проповедника раскола страны следовало ожидать. Если некий последовательно мыслящий человек – такой, например, как национал-публицист Константин Крылов – принимается вдруг утверждать, что принцип территориальной целостности ничтожен и что хорошо бы попавшей в беду России поскорее распасться на несколько осколков, чтобы «выплыть по одиночке» (приводя в пример исключительно случаи оккупированных государств), то такой человек – если только он честен перед собою – не может останавливаться на полуслове. Логика подобных утверждений подталкивает его к дальнейшим рассуждениям.

И человек делает следующий шаг. За буквой «А» выводит букву «Б». Говорит про «официальный протекторат» как недостижимую мечту для «Эрэфии».

Тут, в общем-то, можно и точку жирную ставить. Алфавит заканчивается, слазьте.

Что же делать с этим высказыванием? Обсасывать «плинтусный» уровень притязаний глашатая «отделенческого национализма» (претендующего всего лишь на восточноевропейский статус) или цепляться к терминологии («Эрэфия», «официальный протекторат», «национальная революция») – уже даже и скучно. Куда интереснее понять, каким образом в мозгах неглупых людей возникает эта колониальная конструкция, эта конспирологическая галковщина, постулирующая Россию как колонию Запада (Англии, США).

Вот был грек Эпиктет, стоик-раб. Внешне весьма зависимый человек – не только от превратностей судьбы, но и в буквальном смысле от причуд своего господина – Эпиктет проповедовал принцип полнейшей внутренней свободы. Мысли, чувства, настроения подвластны человеку, и следовательно, он по-настоящему, безгранично свободен, а всё внешнее – лишь наносное, чепуха, пыль на ветру.

Эта нехитрая, в общем-то, мысль, которой пронизано и всё христианство, стала стержнем двухтысячелетнего понятия о человеческом достоинстве. Мысль эта была понятна военнопленным, узникам концлагерей, висельникам на эшафоте, смертельно больным на одре, распоследним холопам, всем униженным и гонимым, не растерявшим остатков хотя бы одной только гордости.

Надо понимать, что приверженцы подобной идеи, как правило, пребывали в невыносимых условиях всамделишного рабства, со всеми полагающимися атрибутами: с кандалами, застенком, конвоем, чужеродной речью, расстрельной статьёй, оккупационной властью над развалинами родного города. Человек мог очутиться в яме, в остроге, на плахе – но дух его был не сломлен, никем не покорён.

Но возможен, как выяснилось, и обратный вариант.

Человек устроился. Кропает статейки, получает гонорары. Хлопочет о том о сём. Трапезничает в уютных заведеньицах. Просиживает часы в Интернете. Свободно публикуется. Свободно ходит по улицам.

На улицах этих не встретишь иностранной бронетехники. На фонарях не развешены пойманные партизаны. Нигде не видно вражеских зондеркоманд, устраивающих облавы на подпольщиков. Нет ни бомбёжки, ни блокады, ни вторжения.

Среди власти, впрочем, полно негодяев, как всегда, – но в оппозиции их, пожалуй, ещё больше. При этом избранная народом власть отчего-то держится за ядерное оружие, признаёт непризнанные государства, содержит собственную спутниковую навигацию, привыкла налагать вето в Совбезе ООН, заставляет детей учить гимн, запускает нейтронно-импульсные реакторы, одна из немногих избавляется от американских гособлигаций, приравнивает пиво к алкоголю, не позволяет дробить естественные монополии, сажает в год десятки мэров, спускает на воду атомные ракетоносцы, готовит экспедиции на Луну и Марс, учреждает таможенные союзы и организации сотрудничества – словом, власть ведет себя как полноправный хозяин в стране. Мало других таких государств найдёшь, которые не в «подполье» бы сидели, а стояли бы стройно, в открытую.

Да и сам человек этот – ни разу не подпольщик, он вполне себе встроен в существующий ландшафт, потребляет блага, имеет почитателей, не брезгует общением с сильными мира сего. Среди многих других «формирует дискурс», раздумывая над тем, как бы нам обустроить Россию.

Более того, появись у этого человека страстное желание восстать против действительности, уйти в леса, организовать сопротивление, всерьёз пойти против всего мира – он мог бы всё это немедленно устроить. Отбросить праздную негу и привычку во время написания статьи потреблять молочко с пряничком – и сделаться этаким «шахидом». Но нет, человек спит на перинах и пьет винцо по праздникам, откладывает деньги на банковский счёт и присматривается к турпутёвкам на море...

А при этом – ощущает себя тотально закабалённым. Покорённым. Втоптанным во прах. Оккупированным вместе со всей страною. Колонизованным – «крипто» и так. Да и страну-то считает конченой, падшей, никудышной, чужой и оттого особенно ненавистной – не «милой Родиной, попавшей в полон», не «возлюбленной Россией у края пропасти», а скотской «Эрэфией».

Это самоощущение раба, вызванное не объективными факторами, а глубинным внутренним самоуничижением, прирождённой женственно-пассивной формой страданий с закатыванием глазок: «Ах ты подлец! Ну бери же меня скорей!» – эта вот самоидентификация себя с чужой собственностью, с чужой вещью позволяет ни о чём не заботиться. Раб ведь не принимает решений. Его «не парят» отвлечённые понятия, столь ненавистные Крылову, – «дух», «подвиг», «стояние».

Эта мазохистская эйфория от любования горем, от смакования своего падения под ударом чьей-то превосходящей воли делает ничтожной любую идеальность: «территориальную целостность», «империю», «общее дело», «Родину». Вместо них выползают под солнце тотальный прагматизм, «рентабельность», «выгода». Вещь превозносит другие вещи.

Это сладостное расчёсывание едва запекшихся рубцов после предыдущих самоистязаний обуславливает всё прочее «политическое» поведение этого внутреннего раба. Отсюда – бесконечные призывы сдаваться, сбрасывать территории, бежать без оглядки от «сильного чурки», ползти на коленях за «статусом» к «владыке мира». Раскалываться, бежать с «тонущего корабля», скрываться в дальних углах.

Раб, раб – но даже и в этом предельном падении он неискренен. Фигляр, раб напоказ, раб между делом, раб вовремя. Сходит на «Гарри Поттера» и вспомнит об оккупации. Отведает суши в затейливом ресторанчике и обратно об оккупации подумает. Проведёт с девушкой вечер – так тут же снова сосредоточится на неизбывной своей тоске по «выдуманной кем-то» свободе.

Источник